Онлайн книга «Никто, кроме нас!»
|
Говори, Дашка, говори… – А где Дениска? – перебил я ее. – Помнишь, мальчишка, который у нас жил? – Конечно, помню! – даже возмутилась Дашка. – Знаешь, а его мать нашла, еще в конце войны… Он сперва от нее, к тете Нине… А потом пригляделся и так спрашивает: «Ма-ам?» Так протяжно, недоверчиво… и как к ней бросится! Они у нас гостили три дня, он прямо не отходил. А ведь ему уже больше одиннадцати лет было, не маленький… – А твои? – спросил я. – Бабушка и мама умерли… – тихо сказала Дашка. И вдруг уткнулась мне в плечо и задрожала. Я обхватил ее обеими руками и сказал: – Не отдам, никому не отдам тебя! Дашка закивала так, что ее аж заколотило. Потом… потом у нас было то, что уже было два раза в эту ночь. Тогда… после первого раза… я тогда понял, что у нее – никого не было. Я первый. И мне стало стыдно за тех девчонок, имен которых я даже и не помнил зачастую… Спаслась ли Динка? С ней у меня не было ничего… но спаслась ли? Вспомнилась швейцарская медсестра, как ее руки отталкивали – или притягивали? – меня, голос – по-французски: «О мсье… не надо, мальчик…» Мальчик… Я перестал быть мальчиком задолго до того, как «стал мужчиной». Господи, до войны мы все считали, что это и есть главный признак «мужчины»… сколько было их рассказано – выдуманных сальных историй – на школьном заборе… Я задремал и проснулся толчком, потому что подбитый джип накатился на меня, а я не мог отпустить Генчо… и рухнул бруствер… Дома, понял я с таким облегчением, что замерло сердце. Все кончилось. Все. За окнами начинало светать. Дашка сидела рядом. Мы встретились взглядами. – Тебе тоже снится? – спросил я, садясь рядом с ней. Дашка кивнула: – Да… Часто и много. Чаще всего – как мы горим над морем… осенью… Горим, планируем и сбрасываем на пляж гранаты, сбрасываем, чтобы все успеть сбросить… Я боюсь знаешь что? – она прилегла мне на колени щекой. – Что нашим детям будет… сниться тоже. – Пусть, – сказал я. Дашка повернула ко мне голову. – Да, пусть, – твердо сказал я. – Тогда они не заболеют нашей болезнью. Они не забудут. Ведь все было, потому что мы забыли… Даш, ты родишь мне сына? – И дочь, и еще сына и дочь… – сказала она серьезно. – Я рожу тебе шесть детей. Чтобы за папу… и за твоего отца… и за брата за моего… и чтобы все – вдвое! – последние слова прозвучали, как заклинание. – Дома, – выдохнул я. – Это правда, это не сон… Я не верил, я до последнего не верил… – А я верила, – откликнулась Дашка. – Что ты придешь. Только я представляла, что буду стоять зачем-то у калитки… а ты идешь по улице в форме. А ты пришел такой франт… – Франт, – усмехнулся я. – А знаешь, Даш, я ведь ни-че-го делать не умею. Только воевать. – Пойдешь работать на наш молокозавод? – оживилась она. И фыркнула: – Как с коровами обращаться – не забыл еще?! – Нет, – засмеялся я тоже. И сказал: – А что. Пойду. Далеко? – Нет, на улице Шарипа Тагишева, бывшая Девятого января… ты что, Коль? – Чьего имени улица?! – выдохнул я… … – Я и не знала, что вы вместе учились… – Дашка вздохнула. – Мне про него Коля рассказал… ну, Коля, который приемный сын… в общем, твой брат теперь… У них в школе стенд: «Они учились здесь…» И там есть про него все. Он один остался от той чеченской роты… шестнадцать лет. И держался восемь часов против батальона с бронетехникой, с вертушками… а беженцы успели уйти… Его живым схватили, граната не сработала, которой он подорваться хотел. И отдали чеченцам, которые за них воевали… Они сперва говорили – мол, ты же чеченец, нохчо, как ты можешь с русскими собаками вместе… А Шарип им сказал: «Да, я и есть чеченец, я нохчо. А вы не чеченцы, вы шакалы и сдохнете, как шакалы». Ну и они с него кожу сняли… Коля так рассказывал. Рассказывает, а сам плакать хочет – и не плачет. Он же тоже помнит… как все было… – Шара, Шара… – я вспомнил задиристого Шару, его глаза навыкате и вечное хвастовство… – Шара, Шара… – А у нас в станице школу назвали в честь Андрюшки Колпина и… Олежки, – Дашка вздохнула. – Они первыми погибли… из наших пацанов. Знаешь, из моего класса… было двадцать три человека… осталось восемь девчонок из десяти и из тринадцати мальчишек – шестеро. Я не знал, сколько уцелело из нашего класса. Но был уверен – узнаю. Даже не специально. Просто – узнаю. Буду спотыкаться об их память на каждом шагу, чтобы, не дай бог, не начать задирать нос… Похоже, мы научились помнить. Крепко научились помнить. – А крестик у тебя цел… – сказала Дашка. – Как же ты его сохранил? – Тем же чудом, что и себя, – вздохнул я, обнимая ее. – Помнишь вот эту песню? Тимка пел… Им так хотелось любить на их земле невезучей, Им так хотелось любить, все страхи преодолев, Им так хотелось, что вот – лишь только выдался случай, Они упали в любовь, друг друга даже не разглядев… Но это – лишь полбеды! (Любой астролог вас скажет: Союз Огня и Воды почти всегда обречен…) И сколько им вместе быть – конечно, время покажет… Но… им хотелось любить – и звезды тут ни при чем… При чем тут только любовь – земная и неземная — Когда довольно двух слов. Или касанья руки… И двое сходят с ума, совсем друг друга не зная… Любовь приходит сама, и всякий раз – вопреки. Приходит из ничего, чтоб каждый мог отогреться. Но, что забавней всего – приходит, не уходив… Поскольку Бог есть Любовь – ей просто некуда деться. Бог все связал из любви – себя на всех разделив. Им так хотелось любить… Рай в шалаше обустроив… Им так хотелось любить – всем звездам наперекор! Бог вертит веретено… А что до наших героев, Вы не поверите, но… Вы не поверите, но… Вы не поверите, но. У них любовь до сих пор. Ведь им хотелось любить… Им так хотелось любить… Им так хотелось… [42] * * * Я проснулся рано. Дашка спала, не пошевелилась даже, когда я вставал. Если честно, я не мог определить, спал или нет… но мои ноги сами делали привычные движения – и проснулся я толком, только войдя на кухню. Мгновение. Один вздох – мне снова показалось: я тогда, четыре года назад… – Сынок, – сказала мама, и я едва не спросил удивленно: «Ма, а чего ты сама-то, где тетя Ира?» Мама кипятила чайник. |