Онлайн книга «Никто, кроме нас!»
|
– …много – охер…ть… Это был не доклад. Даже не его подобие. Это был просто веселый и беспорядочный гомон. Но Верещагин не прерывал его. Он еще расспросит всех троих – как следует и о том, о чем нужно. А пока… Пока он просто стоял и улыбался, слушая, как галдят мальчишки. * * * Бла-бла-бла на чудом работающем в побитой «Нокии» диктофоне оказалось трепом двух часовых-янки – о бабах. Но, что интересно – янки. Значит, морскую пехоту не отвели в тыл. К чему бы это? Верещагин отложил диктофон и с удовлетворением посмотрел на карту, испещренную обозначениями. Был практически полностью разведан квартал между улицами Владимира Невского, Жукова, Лизюкова. И это сделали трое тринадцатилетних пацанов! Эх, Клим, Клим… Жестокая, свирепая улыбка прорезала лицо надсотника. Институт искусств – а в нем штаб польско-хорватской бригады… Верещагин посмотрел на часы. Пашка на своем скутере уехал в штаб десять минут назад. Ну, погодите, братья-славяне, предатели хреновы – через полчасика на ваши головы ухнут 203-миллиметровые фугасы двух резервных «Пионов». Тогда вы – если уцелеете – поймете, каково тем несчастным рядовым, которых вы гоните на наши стволы во славу своих заморских хозяев. Надеюсь, вы не сдохнете сразу, а помучаетесь с оторванными руками-ногами… – Кто? – поднял он голову, услышав шаги – слишком осторожные для дружинника. – Кто там? – Я… можно? Мальчишеский голос… Со света Верещагин не сразу различил лицо, но голос узнал сразу. – Заходи, Дим, – сказал он, ногой выдвигая стул, на котором обычно сидел Пашка. Но вошедший мальчишка покачал головой. Верещагину показалось, что он очень взволнован – и уж точно бледен. – Что случилось? Что-то с мамой?! – Нет… – вновь помотал головой мальчишка. – Я хотел… – он очень смутился, тяжело задышал. – Я хотел… – Да не волнуйся ты так! – надсотник вдруг понял, что забеспокоился, и удивился тому, что еще может это – беспокоиться из-за одного человека. – Что случилось? Говори спокойно. – Я прочитал книгу… – Димка выложил на стол растрепанный томик. – Вот… – О-о-о… – лицо Верещагина вдруг стало таким, как будто он повстречал старого знакомого. Надсотник взял книгу, покачал ее на ладони. – «О вас, ребята!». Я ее очень любил. И издание было точно такое… – Правда?! – обрадовался Димка. – Ну, тогда… – он опять сбился, раздраженно мотнул головой и решительно продолжил: – Я тут в одну комнату пролез, там стена рухнула… тут, в школе. Там разная пионерская атрибутика… – непринужденно употребил он это слово. – Ну, и книги… Вот я ее прочитал. Я читать люблю… И еще я нашел… – он полез под куртку-ветровку с надписью «Mongoos» и достал… Надсотник ошалело моргнул, не веря своим глазам. В руках у мальчишки был красный галстук – неожиданно яркий в свете керосинки. – Это пионерский галстук, я теперь знаю… – сказал Димка. – Они там. В ящике в одном. Я… – он опять сбился. Надсотник молчал, держа руку на книге, лежащей на столе – как будто собирался в чем-то клясться на Библии. – Я хочу… – мальчишка выталкивал слова, как через узкое стеклянное горлышко – звенящие и редкие. – Я хочу, чтобы… чтобы я не просто так был… а чтобы… – Я понял, – сказал Верещагин. В глазах его – широко распахнутых, в красных прожилках недосыпа и страшной усталости – было недоверие, изумление и… и еще что-то. Может быть – восторг? Или даже преклонение? – Вы же были пионером? – спросил облегченно Димка. – Я был плохим пионером, – покачал головой Верещагин. – Вернее… никаким. – Ну… пусть, – Димка шагнул вперед, протягивая галстук на вытянутых руках. – Вот… пожалуйста. Надсотник закашлялся, встал, провел рукой по коротко стриженным седым волосам. Подтянулся. Взял галстук. Димка, не сводя с мужчины глаз, вжикнул «молнией» ветровки, повыше раскатал горло тонкой водолазки цвета хаки. – Я что-то должен сказать, да? – спросил он. – Там же была… какая-то клятва? – Была, – кивнул Верещагин. – Но я ее не помню, Дим. Мы все давно забыли свои клятвы… Я не знаю слов… – Пусть… – шепнул Димка. Глаза его стали упрямыми. – Тогда вы… вы просто придумайте, что мне сказать. Чтобы была клятва. Вы ведь можете. Вы до войны книги писали. Я узнал… – Хорошо, – и надсотник вдруг вырос и построжал. – Я придумаю клятву. Повторяй за мной. Я, Дмитрий Медведев… – Я, Дмитрий Медведев… – отозвался мальчишка, вытянувшись с прижатыми к бедрам кулаками. – …вступая в ряды пионерской организации России… – …вступая в ряды пионерской организации России… – …и осознавая взятый на себя долг… – …и осознавая взятый на себя долг… – …торжественно клянусь… – …торжественно клянусь… – мальчишка коротко выдохнул. – …быть верным Родине, мужественным и честным… – звучал мужской голос. – …быть верным Родине, мужественным и честным… – повторял голос мальчишки. – …защищать то, что нуждается в защите, в дни войны и дни мира… – …защищать то, что нуждается в защите, в дни войны и дни мира… – …ни словом, ни делом, ни мыслью не изменять Родине… – …ни словом, ни делом, ни мыслью не изменять Родине… – …а если понадобится – отдать за нее свою жизнь. – …а если понадобится… – мальчишка на миг запнулся, но договорил твердо: – …отдать за нее свою жизнь. – Пусть будут свидетелями моей клятвы живые и погибшие защитники России и моя совесть. – Пусть будут свидетелями моей клятвы живые и погибшие защитники России и моя совесть. Надсотник повязал галстук на шею Димке. Побитые, перепачканные гарью пальцы мужчины сделали «пионерский» узел автоматически, заученно, и он невольно улыбнулся. – Почему вы улыбаетесь? – строго спросил, поднимая голову, Димка. – Узел, – сказал Верещагин. – Я научу тебя, как его правильно завязывать. * * * Он успел уснуть снова, но сон опять нарушили. Зевающий Земцов привел какую-то немолодую женщину, явно не знавшую, как себя вести, и старика – вполне бодрого, подтянутого. – К тебе, – сообщил Сергей, уходя досыпать. – Садитесь, – предложил Верещагин. – Хотите чаю? – Спасибо, – поблагодарил старик, подождал, пока сядет его спутница, но дальше говорила именно она: – Видите ли… я была директором этой школы. Станислав Степанович, – старик кивнул, – ветеран войны, он работал консьержем в одном доме… – Женщина откашлялась. – Вам не кажется, что это неправильно, происходящее сейчас? – Увидев, что Верещагин иронично улыбнулся, женщина поправилась: – Я конкретно о ситуации с гражданским населением. Дети не учатся… |