Онлайн книга «Дело о дуэли на рассвете»
|
— Лоханкин, — сказала Аня. — Васисуалий Лоханкин. — Как? — Своей супруге… Кстати, если вы помните, ее зовут Варвара, и она имела два существенных достоинства: большую белую грудь и службу… Так вот, обращаясь к Варваре, Лоханкин говорил так: «Волчица ты! Тебя я презираю. К любовнику уходишь от меня…» И так далее. Мне показалось, что есть некоторое сходство. Разумеется, случайное… — Так, — сказал Володя. — Так… Он сделал шаг к камину, легко отодвинул рукой стокилограммового Танненбаума. — Закройте рот, Танненбаум, — саркастически, горько сказал не понятый современниками поэт. Танненбаум послушно закрыл рот. Володя вытащил из заднего кармана джинсов несколько листочков бумаги и бросил их в огонь. Они сразу же вспыхнули и сгорели. Володя был по-своему прекрасен в этот момент. Черные лохмотья сгоревшей поэмы поднялись на языках пламени и исчезли в жерле каминной трубы… Володя вышел вон. Его шаги отдавались эхом в марсианских лабиринтах декольте. Трещали дрова в камине. Трагический поэт вышел вон, мы трое сидели и молчали… Ах, Аня! Юрист убил поэта… Тут в комнату возбужденно влетел Юрий Львович. Влетел и ухватил Танненбаума за пуговицу… До чего же любит за пуговицу хватать! — Караул, — сказал светский хроникер. — Что? — сказал Танненбаум. — Караул, господин Танненбаум. Кругом — ворье! — Как? — Так! Бинокль спи… украли. Мы с Анной переглянулись: вторая пропажа — это уже случайностью не назовешь. Это уже интересно. После того как хроникер слегка успокоился, мы смогли совместными усилиями расспросить его. Выяснилось, что у Юрия Львовича был взят с собой бинокль (хороший, полевой, корейский, шестикратный). Так вот, этот бинокль пропал. Мы расспросили Юрия Львовича: а точно ли был бинокль? Может быть, Юрий Львович забыл его дома? — Нет, не забыл. И не далее как в обед достал его из саквояжа. Держал его вот этими самыми собственными своими руками. — А может быть, обратно в саквояж положили? Или жена ваша куда убрала? — Нет, не положили. И жена ничего не трогала. А бинокль украден какой-то сукой. И футляр украден. Осталась только замшевая салфеточка для протирания оптики…А еще интеллигентные люди! Ворье! У Галины Павловны — английский парик! Ему цены нет! Ворье! Какие меры вы собираетесь предпринять, гражданин Танненбаум? Танненбаум громко икнул и быстро вышел. Покачивая головой, Юрий Львович опустился в кресло. — А зачем вы взяли с собой бинокль? — приветливо спросила Анька. — То есть как — зачем? — удивился Юрий Львович. — Здесь же семинар! — Вот именно. Я спрашиваю: зачем на семинаре бинокль? — Э-э, коллеги… А вы знаете, как переводится с латыни слово «семинар»? Мы с Лукошкиной не знали, о чем и сообщили Юрию Львовичу. — То-то, — ответил он удовлетворенно. — Слово семинар на латыни означает — рассадник!… А вы что себе думали? И Юрий Львович торжественно поднял указательный палец. — А что еще украли? — спросил я. — Еще? Да, кажется, ничего. — Вы уверены? — Э-э… нужно проверить. Юрий Львович ушел. А я задумался. Я задумался, но ничего путного в голову не приходило. * * * Ничего путного в голову не приходило. Аня сказала: — Плюнь, Андрей… Пусть сами разбираются, кто тут у них такой шустрый. А нам еще денек отмучиться, да и домой. Она все правильно сказала: ну что в самом деле голову ломать?… Парик… бинокль… Какое мне дело? Отбарабаним завтра лекции, попрощаемся с коллегами, а послезавтра утром господин Танненбаум отвезет нас в аэропорт. — Пошли танцевать, — предложил я Ане. — Нет, я еще не все сделала. Пойду к себе — поработаю, тут слишком шумно стало. Я проводил Анну до ее коттеджа. Напоследок еще раз уточнил место нашей встречи. Сауна? Сауна! Когда я вернулся, тусовка была в самом разгаре. Господа журналисты активно оттягивались. Коля Повзло пил с Юрием Львовичем. Как только Юрий Львович увидел меня — сразу вскочил. Сейчас будет пуговицу крутить, понял я и оказался прав. Он вцепился в пуговицу моего пиджака и сказал, тараща глаза: — Нам нужно поговорить, Андрей Викторович. — Может быть, завтра? — спросил я, пытаясь освободить пуговицу. — Нет, немедля, — сказал Юрий Львович и решительно пуговицу дернул. Она оторвалась. Юрий Львович недоуменно на нее посмотрел и протянул мне: — Возьмите. Это ваша. — Спасибо, — сказал я. Юрий Львович был уже изрядно нетрезв, глаза у него блестели, залысины сделались цвета кумача. — Нам нужно поговорить тет-а-тет. — Я слушаю вас, Юрий Львович. Хроникер ухватил меня за локоть и потащил. Я грустно посмотрел на Аньку, она подмигнула. — Я знаю, кто совершает кражи, — громким шепотом заявил Юрий Львович. — Это интересно, — сказал я, а про себя подумал: «Дурдом…» — Я подозреваю господина Танненбаума. — Да? И почему же вы его подозреваете? — Сволочь! Дурдом. Нужно будет сказать Повзло, чтобы больше не пил с этим скандалистом-хроникером. — Сволочь законченная и на руку нечист. Еще при коммуняках попадался на растрате. Да и сейчас, знаете ли… — Что — сейчас? — Барабанит. И в ментовку, и в ЧК. О, я его знаю. Я пожал плечами, а Юрий Львович взялся за вторую пуговицу… Нет, это слишком! Я резко отодвинулся, спас пуговицу. — Скажите, Юрий Львович, — спросил я, — зачем вы мне все это рассказываете? — Как — зачем? Нужно разоблачить Танненбаума. — Разоблачайте на здоровье. В милицию, кстати, сообщили о кражах? — В милицию?! Вы смеетесь? — Нет, нисколько. Хроникер снова нацелился на пуговицу, но я предусмотрительно накрыл ее ладонью, а ему протянул другую, уже оторванную. — Что? — спросил он. — Что это? — Пуговица, — ответил я. — Если уж вам непременно нужно что-то крутить — крутите эту. Я вам ее дарю. — Спасибо… В милицию, говорите вы? Мафия, голубчик! Все повязаны. Круговая порука! Вы видели, на чем ездит эта проститутка Виктория? На джипе, Андрей Викторович! — А при чем здесь Виктория? — Ее папочка — начальник милиции N-ска. На какие шиши начальник милиции подарил доченьке «лэндкрузер»? |