Онлайн книга «Дело о взбесившемся враче»
|
* * * От улицы Перова до Зодчего Росси — ровно пять минут. Через пять минут я была в Агентстве. Ксюша в приемной Обнорского посмотрела на меня, как на привидение: — Тебя что, уже выпустили из тюрьмы? — Ты что — с дуба упала? — Я-то — не с дуба, а вот ты, Светлана, только одни неприятности Андрею Викторовичу приносишь. У него от тебя целый день мигрень… Зайди к шефу. Надеюсь, догадаешься извинения попросить… Откуда только начальники себе таких секретарш выкапывают? — Да, а ты откуда знаешь? — меня вдруг поразила Ксюшина осведомленность. — Мне Повзло сказал. — А он откуда? — А он из-за тебя вообще в скулу получил. — Как это? — Так это! Я же говорю: из-за тебя у хороших людей одни только неприятности… Витька Шаховский как взмыленный примчался, Каширина искал. Родьку не нашел, а тут Зудинцев идет. Ну Шах и стал орать, что все менты — козлы; вместо того, чтобы с преступностью бороться, хватают честных девушек на улице средь бела дня. А Георгий Михайлович, ты же знаешь, не любит, когда про его бывших коллег гадости говорят. Ну он что-то Витьке ответил (по поводу мимикрирующих бандитов), а тот на него и набросился. А тут — Повзло. Он их стал разнимать, и в потасовке Шах ему по скуле вмазал. Я потом еще Николаю примочку делала… В общем, тут такое из-за тебя творится… Я поняла, что встреча с шефом не обещает ничего хорошего. Действительно, при виде меня Обнорский просто взбеленился: — Света, мать твою перетак! Тебе Соболин утром что велел? — Материал собирать. — Вот и собирала бы! Какого хрена ты влезла в контрольную закупку? Ты соображаешь хоть что-нибудь, или у тебя еще температура не спала? — Андрей Викторович, а откуда вы в курсе? — Все в Агентстве знают, что Обнорского при вспышках гнева надо развернуть в разговоре в другую сторону. — Да мне Ксюшка все рассказала… — Потом немного смягчился: — Ты что, позвонить не могла? — Не могла. У меня руки были в кандалах. — Ну, бляди! — опять взвился шеф. — Я разорву их на части — и ОНОН, и УБНОН, и ГУВД, и главк… Я представила, как Обнорский будет рвать на части Павлинова — только перья цветные в разные стороны полетят. А потом Павлинов начнет трахать «рыжего». Хорошо!… Я потянулась и хихикнула. — Что лыбишься?… Света, ты вообще понимаешь, что бы было, если бы они тебе наркоту подбросили? — Некуда было. — Я провела руками по блузке и юбке. — «Некуда», — передразнил шеф. — Они бы нашли. И сам министр бы потом не помог… Нет, надо всех баб увольнять. Кроме Ксюши. Она — единственный преданный человек. И смотрит всегда с любовью, в отличие от вас, Светлана Аристарховна. — Вот и послали бы свою Ксюшу по грязным чердакам и подъездам за наркодилерами охотиться. — Мне было физически некомфортно в помятой и несвежей блузке. — Все! Хватит! — опять взъерепенился шеф. — Оставляю в Агентстве Кольку, Лешку, Каширина, Князя… С вами, бабами, лишь тогда спокойно, когда вы с абортами по больницам валяетесь. — У меня было воспаление легких, — поправила я. — Зав-го-род-няя! встал из-за стола Обнорский. — Дуй в свой отпуск, который у меня с утра для тебя Скрипка выбивает (что у тебя с ним? — к слову), и чтобы я тебя неделю не видел. А через неделю сдашь материал про Офицерский. Думаю, антуража и правды жизни тебе хватит. — …Ну что? Попросила прощения? — перегородила мне дорогу в приемной Ксюша. — Ах, прости, дорогая. Не успела. Очень спешу. — Куда? — Да у нас в тюрьме сейчас макароны дают. 3 ПАУЗА ЗАТЯНУЛАСЬ. Кофе был выпит, и он повел меня осматривать второй этаж. Я знала, что мы неуклонно приближаемся к спальне. И вот эта светлая комната, где по полу пляшут солнечные блики из-за распахнутых занавесок. Он неслышно подходит сзади и прижимает к себе. Я люблю этот пронзительный миг ПЕРЕД… * * * Я ехала к Василиске на дачу, смотрела в окно электрички и поражалась, как за эти полтора месяца, что я пролежала в больнице, все изменилось. В садах зрели яблоки. Женщины на перронах торговали ранней смородиной и молодой вареной картошкой с укропом. А тогда, в конце мая, сады еще только зацветали, деревья стояли полупрозрачными. События того майского Валаама уходили в прошлое, а я, сама того не желая, слишком часто вспоминала героиню минувшей криминальной драмы — Мэри Блад. Эту полусумасшедшую ученую (в моем понимании, конечно, ведь экспертиза признала ее вменяемой). Эту красавицу с черными гладкими волосами и бутылочного цвета глазами. Состава преступления в действиях Марии Эдвардовны не обнаружили. Не было ни врачебных ошибок, ни незаконного лишения людей свободы, ни похищений, ни принуждения людей к изъятию органов. Наркотиков в частной клинике на Валааме тоже не обнаружили. Следствие длилось долго, но доказать ничего не смогли. Отсидев два месяца в следственном изоляторе, Мэри снова стала свободной. Как говорили, она уехала за границу. Но почему же тогда мне все время казалось, что что-то я сделала не так… Свои лихорадочные воспоминания о Мэри я объясняла затяжной ремиссией после болезни. * * * Вышел месяц из тумана. Противненький такой, рогатый. И в это время Васька как заорет: — Ежик! Мама, Света, сюда! Ежик! Господи Боже мой! Ежа, что ли, никогда не видели? Нет, все-таки эти дачники ненормалйные. Над каждым мотыльком ахают, лягушки скользкие их приводят в умиление, возвратные заморозки в конце мая способны вызвать инфаркт. Сегодня, например, Василисина мама, Нина Дмитриевна, поочередно тыкала меня носом в какие-то колючки и приговаривала: «Светочка, ты только посмотри, это у меня монарда зацветает. А это, не поверишь, синеголовник…» Да верю я, верю, только не надо носом-то… И Васька такая же. Зарекалась я вообще ездить в ее Петровку. Да только они со своей мамой решили, что мне после больницы нужны деревенский воздух, парное козье молоко (блевотина, пахнущая козлом!) и клубника с грядки. И мою маму подговорили: «Поезжай, Светик, раз у тебя с Василиской отпуск совпал…» Вообще-то я люблю бывать везде, где асфальт. Деревня меня не прельщает по определению. Тем более — садоводства. Ходишь по струнке между грядками — ни присесть, ни прилечь. И ноги всегда в пыли. И туалет — на улице. О, эти деревянные будки со щелями и с «очком» в центре… |