Онлайн книга «Арестант»
|
…К восьмерке Чайковского подошел мужичок невзрачный. В лицо они друг друга не знали, но опознали безошибочно — нюх. — Батонами не интересуетесь? — спросил на всякий случай старший поста, наклонившись к водительской дверце. — Очень интересуюсь, — ответил Чайковский. — Садись в тачку. — Ну что? — спросил он, когда разведчик уже сидел в машине. В этот момент забубнила радиостанция в кармане разведчика: — Грузчик — бригадиру. — Я бригадир, — ответил старший поста. — Что у тебя, грузчик? — Появился младший экспедитор, — ответила радиостанция. — Этот тяжелый. Понятно — тяжелый? — Понял тебя, грузчик. Экспедитор — легкий, а младший — тяжелый. — Точно… встретились. Встретились у второго подъезда магазина «Колбасы». — Так… видишь их хорошо? — Хорошо вижу… Есть! Экспедитор передал платежные документы… Младший вошел в подъезд. — Отлично, — сказал старший поста наружки в рацию и подмигнул оперативникам. Чайковский в свою очередь подмигнул Блинову: есть поклевка! Сашка улыбнулся, двух передних зубов у него не было. Выбил их один вконец отмороженый молдаванин больше месяца назад, а вставить у Сашки не хватало ни времени, ни денег. У молдаванина — наоборот — времени было полно (в Крестах всегда времени полно), но и у него стоматологические проблемы решались туго. Перелом челюсти — неприятная штука. — Грузчик — бригадиру: вышел… вышел младший экспедитор. Есть! — Понял тебя, грузчик, — отозвался бригадир и повернулся к Чайковскому. — Ну, будете брать? Товар он уже получил. — Будем, — ответил Чайковский довольным голосом. — А вы за хачиком посмотрите — еще может понадобиться. — Удачи тебе, — сказал разведчик, вылезая из машины. — И тебе… Саня Блинов снова пересел вперед. Чайковский повернул ключ зажигания, движок тихонько запустился. Владимир Батонов стоял на тротуаре с вытянутой рукой. — Ща, Вовец, будет тебе такси, — пробормотал себе под нос майор. Он лихо подкатил к Батонову, остановился на противоположной стороне и, припустив стекло, развязно крикнул: — Куды желаем, господин пассажир? — На Васильевский надо, мастер, — крикнул в ответ экспедитор, он же груз легкий. — Падай, — таким же веселым и разбитным голосом откликнулся Чайковский. «А поедем мы с тобой, братан недоделанный, в Смольнинское РУВД», — подумал он и, резко развернув восьмерку, остановился прямо напротив Батонова. Саня Блинов открыл дверь. Батон заколебался… Опер выбрался из салона. — Садитесь, пожалуйста, назад, — вежливо сказал Саня. — А то мне выходить на Литейном. Батон еще колебался — садиться ли ему вечером в машину с двумя мужиками, но Блинов его сомнения быстро разрешил: он коротко ударил искусствоведа в живот и ловко втолкнул охнувшего Вову в машину. Все для Батонова мгновенно и неожиданно переменилось — только что он стоял на улице, веселый и свободный, в предвкушении кайфа, приятного разговора и приятного секса в хорошей компании. И вообще — все в жизни было хорошо. Замечательно. Классно!… Он ведь молод, умен, красив… бабы от него тащатся… О, все классно! И вдруг — резкая боль и стремительное падение в темное нутро страшной машины. Он не мог даже вздохнуть — кулак старшего лейтенанта Блинова врезался в солнечное сплетение искусствоведа, как ядро. Из вытаращенных глаз катились слезы, вспыхивали какие-то яркие пятна. Чужие сильные руки бесцеремонно швырнули его в машину — как щенка, как мешок с картошкой. Он больно ударился обо что-то лбом, в желудке горел огненный шар, накатывала тошнота… Он очухался только спустя секунд двадцать, когда машина уже неслась по улице. На руках у Вовы были наручники. — Что… вы? — выговорил он. — Куда? — В казенный дом, урод, — ответил страшный человек, который его ударил. И улыбнулся беззубым ртом. — Вы… я… Я — журналист! — О-о! Так это же в корне меняет дело, — воскликнул другой. Тот, который сидел за рулем. — Что же сразу-то не сказали? — Да, вот именно, — подхватил беззубый. — Что ж вы сразу не сказали? — Так вы же… сразу — кулаками. — Как — кулаками? — удивился тот, что сидел за рулем. — Александр Николаевич, вы ударили господина журналиста кулаком? — Ну что вы, Виктор Федорович? Я — кулаком? Господина журналиста? Никогда! Никогда, — горячо и патетически говорил Блинов, — я не позволю себе даже пальцем ударить журналиста! Бить журналиста? Как это низко, мерзко… Обидеть журналиста — все равно что обидеть ребенка. Верно я говорю? Сашка обернулся к Батонову, и тот понял, что над ним просто издеваются. Он прикусил нижнюю губу. Боль понемногу отступала, зато наваливался страх. Подленький, гнусный страх… — А вы… кто? — спросил Батон. Чего уж спрашивать? И так уже догадался. Но все-таки спросил. — Мы из всемирной лиги защиты наркозависимых журналистов, — ответил Блинов торжественно. — Ага, — подтвердил Чайковский. — При ООН. Неофициальное название — двенадцатый отдел уголовного розыска. Не слыхали? Батонов покусывал нижнюю губу… Вот, значит, как! Влип! Два коробка с анашой во внутреннем кармане… Господи, что делать? Что теперь делать-то? Вот ведь ерунда-то какая… — Может, договоримся? — сказал искусствовед неуверенно. — Отчего ж не договориться? — ответил Чайковский. — Разумные взрослые люди всегда могут найти общий язык… — А?… А вот и хорошо, — облегченно выдохнул Батон. — Конечно, хорошо, — подхватил Блинов. — Мы за конструктивный диалог, построенный на идеях тоталитарного плюрализма и плюралистического тоталитаризма. Это у нас строго! Батонов понял, что над ним снова издеваются и найти общий язык не получится. А два проклятых коробка так и лежали во внутреннем кармане пиджака. Никуда от этого не деться… Даже не сбросить — скованные наручниками руки не дают такой возможности. Дворники восьмерки шастали по лобовому стеклу: туда-сюда… туда-сюда… Беззубый опер что-то вещал про взаимопонимание, новое мышление и долгосрочное партнерство во имя мира и гуманизма… Батонов покусывал нижнюю губенку и тоскливо слушал весь этот бред. Значит, не возьмут, думал он отрешенно. Вспыхнувшая надежда таяла, на глазах превращаясь в лохмотья, в пыль, в прах… — Сколько? — наконец спросил он. Беззубый опер прервал свой бесконечный и бессмысленный монолог и сказал: — Только ради высоких гуманистических идеалов… только ради них, наш дорогой друг журналист. Всего один миллион. Машина выкатилась на Мытнинскую. Батонов не верил своим ушам: значит, все-таки берут? И всего миллион? Господи, всего миллион? Да это… Вова радостно улыбнулся. — Миллион баксов, урод, — грубо сказал Блинов. И добавил, усмехнувшись: — Хорош базарить, приехали. |