Онлайн книга «Разработка»
|
Походив по дому и не то, чтобы успокоившись, но, скорее, собравшись, Юнкерс вернулся на кухню, где Ермилов невозмутимо тянул очередную кружку чая с вареньем и сушками. Юнгеров молча сел напротив, подняв опрокинутый при выбегании стул, и подпер щеку ладонью: – Петрович… Что ж они не угомонятся никак? Я ж за свое «отчалился» – в отличие от многих. Что же им еще нужно? Юрий Петрович прекрасно понял, кого Юнкерс имеет в виду под местоимением «они», хотя и не смог бы, пожалуй, сформулировать это в одном предложении. Советник усмехнулся – жестко, по-волчьи: – Ты, Александр Сергеевич, сам человек загадочный. Вроде умный, а иногда, извини, какой-то юношеский романтизм мешает тебе понимать простые вещи. «Им» нужен ты. Вернее, как раз не нужен – в нынешнем твоем качестве. – Но почему?! – сморщил лоб хозяин «Аэродрома». – Ведь я же… не только разгуляево, я же… Я строю, я дело делаю, мы столько для города… – При чем здесь это? – махнул рукой Ермилов. – Проблема вообще в другой плоскости лежит. Ты с какого-то времени внутренне решил, что выше государства, к которому ты относишься с плохо скрываемой брезгливостью. Ты посчитал, что государства – в твоем, имперском, понимании – нет, что оно, – как бабка в маразме: так сказать, учитывать надо, но считаться не обязательно. Власть такого не прощает – и особенно тем, кто какие-то конкретные вещи делает вроде бы и на пользу тому самому государству. Ты ведь как бы решил отделиться – выстроил империю, в которой стал фараоном, с умопомрачительной властью внутри и с таким же авторитетом снаружи. Абсолютное большинство представителей настоящей, государственной, власти ты искренне и заслуженно не уважаешь – да, решаешь с ними вопросы, умеешь быть обаятельным, конечно же щедрым, но за всем этим стоит твоя гордыня и высокомерие, и щедрость твоя для них оборачивается унизительными подачками. Ты же им, как псам, кости швыряешь – мол, нате, зажритесь, только не гавкайте. И они это чуют. Как собаки. И ненавидят тебя за это. Любят тебя только друзья, а в друзья ты берешь ой не всех. А остальные – они видят, как ты живешь, видят, что считаешь себя человеком вольным, независимым и имеющим право. А с чего у тебя такое право? Это ты решил, что выстрадал его, вырвал у судьбы – своим риском, своим сидением на киче, своей работой сумасшедшей. Ты считаешь, что расплатился за все сполна – но они-то так не считают. Вот в чем дело. Ты для власти – чужой. Приблуда. А поэтому и твоя «фараонная» власть в твоей «империи» – она ворованная, незаконная, так как никто тебя ею не наделял. Не «помазали» тебя. – Вона… – У Юнкерса, явно не ожидавшего такого монолога, даже рот открылся. – А я-то, по скудоумию своему бандитскому, думал, что власть – она от Бога. – От Бога, – легко согласился Ермилов. – Но распределяют ее специально обученные люди. Так сказать, «помазанники», специально уполномоченные. У нас же бизнес всегда на дефиците делался – а самый главный дефицит сейчас – это дефицит власти. Вот так. Так что все, что не через «помазанников» – то блуд. Блуд от лукавого. И даже не блуд, а бунт – против настоящей, законной власти. А бунты нужно подавлять – лучше в зародыше и непременно жестоко, в назидание другим. Кстати, чем больше в этом нелогичного – тем лучше, потому что власть должна быть таинственной и непознанной. Вот так. Александру Сергеевичу в лицо бросилась кровь, и он от души жахнул кулаком по дубовому столу: – А вот ни хрена не «вот так»! Отсосут они, помазки твои! Отсосут, утрутся, а потом еще и жопы растопырят! Хера я им на колени встану! Лучшая оборона – это атака! Монгольская конница не знала поражений, потому что умела идти только вперед! – В каком смысле? – заломил бровь Юрий Петрович. – В прямом!! «Чужого» у нас организовали?! Ну, суки-пидоры! А мы им своего «чужого» засунем! Хотя их вонючие секреты и даром мне не нужны! – Какого такого «своего чужого»? – откровенно напрягся Ермилов, не понимая, о чем идет речь, а точнее – пугаясь понять. – Такого! – Юнкерс, которого изрядно «зацепило», сел на эмоцию, как черт на кочергу, и теперь уже лихорадочно импровизировал в «полете». – Засунем к ним в мусарню нашего парня, такого, чтоб лучшим там стал и… – Это кого же, стесняюсь спросить?! – у «старпома» дрогнули крылья носа, он и сам не заметил в интересном повороте разговора, как чуть повысил интонацию, следуя за уже откровенно орущим в бешенстве Юнкерсом: – Кого?! Да что у нас, своих надежных пацанов мало?! Да хотя бы… хотя бы… И выплыло в этот момент перед глазами Александра Сергеевича лицо Егора – прямо, как в том пьяном сне под утро. Его фамилию Юнкерс и выкрикнул – по своему любимому принципу, что первое решение – оно самое верное: – Якушев! Чем тебе не кандидат?! Что, не сможет?! Да еще как сможет! Юрию Петровичу вдруг показалось, что «император» просто бредит с перепоя, и он снова попытался сбить эмоции логикой. – Сможет-то он, может, и сможет, но… Зачем? – А затем! Чтоб знали, суки!… – Нет, если, чтобы знали – тогда точно не надо… – Ну оговорился я! Не чтобы они знали, а чтоб я сам знал… И вообще… Юнгеров схватил сигарету со стола, закурил и смолк, зло сопя. Ермилов также молчал, не желая спровоцировать еще одну вспышку. Он надеялся, что дурацкая идея относительно Егора сама собой рассосется, когда Юнкерс успокоится. К сожалению, Юрий Петрович при этом очень хорошо знал характер своего шефа, бычье упрямство которого редко позволяло отказываться от спонтанно родившихся идей, и особенно родившихся от того, что за живое зацепили. Вот и сейчас Ермилов видел, что Александр Сергеевич не столько успокаивается, сколько уже обдумывает идею внедрения Егора. Когда молчание стало казаться тягостным, Юнгеров почти весело прищурил левый глаз и спросил: – Значит, ты полагаешь, что эта моя идея с Якушевым-младшим – пустые хлопоты? «Старпом», видя, что сбываются его худшие предположения, даже встал и прошелся по кухне перед тем, как ответить: – Не хлопоты, а… а опасная химера! И дело даже не в том, что с государством нельзя в такие игры играть… – А в чем? – А в том, что ты на кураже не можешь просчитать всего… в том числе все возможные последствия… А еще – ты убежден, что все, кто рядом – являются твоим зеркальным отображением. А это – спорно. Юнгеров несогласно помотал головой: – Егор, конечно, сын Валеры. Но отец – это не только тот, кто родил, но и тот, кто дал шанс и направление в жизни. Ермилов остановился, упер кулаки в стол и навис над Юнкерсом: – Ты Волгу на кладбище давно навещал? Ты видел, как старший Якушев глядит с могильного гранита на Южном? Он и с того света смотрит нагловато и себе на уме. И стоит этак игриво – одна нога вперед, мол, как оно, пацаны? – Это ты к чему? – привстал по-медвежьи и Александр Сергеевич. – К тому, что яблоко от яблоньки недалеко укатывается? |