Онлайн книга «Тульский - Токарев. Часть №1»
|
Токарев несколько раздраженно махнул рукой: — И глаза, как у слепого, — алюминиевые… Слышал! Варшава, будто его и не перебивали, также медленно добавил: — Я его в харю знаю. — Найдешь — мне скажешь? — Сам не сдюжу — скажу. — Вот и поговорили, — заключил начальник ОУРа. — Ладно, давай перемозгуем. Через недельку позвони мне сам, без посредников. Кстати, а откуда ты Тульского знаешь? Вор прищурился и впервые за весь этот напряженный разговор по-доброму улыбнулся: — А может, это он меня знает? — Не надо, Варшава! Молод он. Варшава посмотрел на Токарева серьезно и сказал, будто слово честное дал: — Ты не думай, парень будет вашинских кровей! — Да знаю я! — успокоил его Василий Павлович. — В бой все время рвется! Вор и не заметил, как «продал» себя ласковой гордостью интонации: — Ишь ты!.. Это хорошо… Мать его я знавал… но то было на Пасху. Не бери в голову… Токарев же все нюансы тона ловил профессионально, однако удивление свое скрыл, переведя разговор на еще одно очень важное для обоих направление: — Как ты понимаешь, мое руководство тоже не будет в ладоши хлопать, если донесут о наших беседах… Варшава понимающе кивнул, однако от вопроса не удержался: — А что в нашем разговоре дурного? — Ничего. Просто соображаем, как найти человека, которого, если ты не сможешь убить, то я попробую посадить. А так-то все нормально… Крыть вору было нечем, и он лишь головой покачал: — Жесткий ты человек, Токарев. — Можно подумать, что ты — приятный, как шелк, — немедленно парировал Василий Павлович. Похмыкали, пощурились друг на дружку, ежась на холодном ветру — разговор-то их длился почти час, а на дворе не лето стояло. — Ну, бывай! — До встречи! Они разошлись, и руки снова не жали друг другу. Но буквально через секунду Токарев снова окликнул Варшаву: — Май! — Оу? — А ведь мы с тобой уже седые! — Сила не в цвете, а в сухожилиях, — назидательно ответил вор. Когда Василий Павлович уже перебегал по диагонали набережную, то услышал гулкое и знакомое: — Эй, Токарев, я тебя не бою-юсь! — Конспиратор! — рассмеялся начальник розыска и пошел в 16-е отделение. У входа в это историческое здание, в котором жил некогда сам Шмидт, участковый Мтишашвили комментировал действия некоего, судя по всему, задержанного гражданина, пытавшегося открыть дверь совсем не в ту сторону, куда она вообще-то открывалась: — Сильнее можешь? Гражданин пробовал сильнее, но «пещера Али-бабы» не открывалась. — Еще разок попробуй!.. Ну… Я за тебя врата в рай открывать не буду… Ну… Вах! Никакая мысль тебе в голову не идет, да? Тогда попробуй рогами и с разбегу! Василий Павлович, подойдя, отодвинул гражданина и открыл легко дверь на себя. — А по какому праву?!.. — взвился вдруг ни с того ни с сего задержанный. Токарев молча ухватил его за шиворот и дал пендель, так что гражданин кособоко влетел в дежурку. — Мтишашвили! Ты что маешься? — Хотел избежать насилия, да!.. Начальник ОУ Ра вздохнул аж с пристоном и прошел в помещение местного розыска. Там было пустынно, заместитель начальника отделения по УР куда-то свинтил вместе с большинством оперов. Лишь в одном кабинете находились опер по прозвищу Боцман да составлявший ему компанию маявшийся Тульский. Боцман свое прозвище получил еще лет двадцать назад, когда пришел в милицию из речного флота. Он всегда под рубашкой носил тельняшку, образованием не блистал, поскольку закончил всего шесть классов — это потом уже ему в личном деле подделали документы на десятилетку. Боцман всю жизнь проработал в 16-м, начинал с постового и дошел до старшего оперуполномоченного в звании капитана. Выше ему ничего не светило, да он и сам это понимал и не стремился. Орфографические ошибки в объяснениях и постановлениях он делал умопомрачительные, но территорию свою знал так, что мог дать такой, например, совет операм: «Когда к Верке зайдете, то не прислоняйтесь в темноте к правой стенке — там обои лет шесть назад отвалились, можете в известке перепачкаться!» Боцмана практически не видели трезвым, но его терпели, потому что он был всегда и был незаменим, как гвоздь-сотка. Если с ним говорили по-хорошему, то он мог «последнюю рубаху на бинты порвать», а ежели по-плохому… Пару лет назад в кабинет Боцмана влетел на развевающихся фалдах модного кожаного плаща опер из главка и швырнул на стол листок с записанными фамилиями: — Пробей по ЦАБу!.. Сотрудник Управления имел в виду, что надо дозвониться до Центрального Адресного Бюро и сверить точность фамилий, имен, дат рождений и т. п. Со стороны это выглядело самоуверенно, похабно, а для Боцмана и оскорбительно. Поэтому он привстал из-за стола, схватил своей ручищей телефонный аппарат и действительно пробил, но не по ЦАБу, а прямо в голову вошедшему. Шуму было много, пока все бегали, созванивались, матерились и удивлялись, Боцман спокойно собрал осколки пластмассы в ведро, досочинял постановление об отказе в возбуждении уголовного дела, любовно прошил белыми нитками материал и лишь после этого открыл дверь своего кабинета, в которую уже минут десять отчаянно стучались коллеги: — Валера, открой, твою мать! Окабанел, что ли? Майору главка лоб разбил, между прочим! Открой, хреново закончится! «Пробитому» майору Боцман вместо извинений сказал дословно следующее: — Стажера во мне увидел? Скажи спасибо нашему старшине, что он вовремя старые телефонные аппараты на польские поменял — я то бы так и остался майором навечно! Конечно, на Боцмана был написан рапорт, но оргвыводов, как и всегда, не последовало… Вот у такого «интересного» человека в кабинете и сидел Тульский, когда к ним заглянул Токарев-старший. Надо сказать, что Артур и Боцман не бездельничали — у оперского стола еще притулился немолодой мужчина с лицом, похожим на сдувшийся и потертый футбольный мяч, по позе которого было ясно, что он не сам явился в отделение и явку с повинной писать не собирается. На столе перед Боцманом стояли бутылка «Агдама» и блюдце с красиво нарезанным яблоком. — Хоть бы раз я что-то новенькое увидел, — обречено проворчал Василий Павлович, заходя в кабинет. Тульский, увидев начальника, вскочил, а Боцман, не изменив позы, пробасил уверенно: — Работаем, Палыч, ничего новенького. Токарев жестом усадил Артура обратно на диван и спросил: — Долго ли беседа длится? |