Книга Полукровка. Эхо проклятия, страница 26 – Андрей Константинов

— Сыграли, — потрясенно кивнула головой Самсут, — только не в июне, а в августе. Он до начала июля в больнице лежал.

— Приятно слышать, — удовлетворенно причмокнул губами Матос. — А детей они впоследствии заимели, ты часом не в курсе?

— Не знаю. Кажется, нет.

— Значит, нормально я тогда… прошелся. Но это я сейчас, после почти десяти лет, такой смелый. А тогда выскочил из подъезда, воздуха холодного глотнул, а самого натурально трясет. Вот ведь, блин, думаю, а обратно в тюрягу попадать чего-то совсем не хочется. Тем более, не в трехзвездочную шведскую, а в нашу, доморощенную, отечественного розлива. В общем, как ни крути — опять на Камо никак не тяну… Но тут благо такси свободное проезжало: тормознул, доехал до Лиговки, а там пересел на автобус и прямиком на площадь Победы, в «Пулковскую». Ночь в номере пересидел — сна ни в одном глазу, трясся как заяц, все боялся, что сейчас за мной заявятся «двое с конвоем». Ну а утром первым же рейсом обратно в Швецию. Что называется, «поматросил» — и бросил… Такая вот поездочка получилась. Ты уж прости меня, Самсут, но это было всё, что я тогда смог сделать для тебя.

— Спасибо, папа, — тихо проговорила Самсут и нежно прикоснулась к его чуть дрожащей руке. — Нет, конечно, не за то, что ты сделал, — это… это просто ужасно… И все же спасибо тебе! Отныне я твердо знаю — в моей жизни был и есть, пускай всего один, но зато — настоящий мужчина. Мужчина, который готов за меня заступиться.

— Дочь, у тебя так совсем никого и?.. — смущенно-виновато спросил отец.

— Нет, — хмуро подтвердила Самсут. — Настоящего — никого. А так… Возникают, периодически, на горизонте разные всякие красавцы. Восхищаются, клянутся в вечной любви до гроба. Но только до гроба всё как-то не дотягивают — максимум, до моего сообщения о Ваньке. После чего начинаются исключительно предложения вечной дружбы. Или вечной постели. Но и дружба, и постель, как ты знаешь, вечными, по определению, не бывают.

— Извини.

— Да ничего, всё нормально, папа. Ой, зибо! — Самсут случайно бросила взгляд на часы и в испуге подскочила. — У меня автобус через двадцать минут!

— Как, уже?! — вслед за ней подорвался и Матос. — Слушай, дочь, а может, бог с ним, с этим автобусом? В конце концов, уедешь завтра. А мы бы с тобой сегодня…

— Прости, папа, но вечером у меня самолет. Понимаешь, ну никак не переиграть, путёвка и всё такое…

— Понимаю. А куда ты летишь?

— На Кипр.

— Здорово! Представь, а я, когда в Швеции остался, в какой-то момент подумал: ну да нет худа без добра, хотя бы мир теперь посмотрю… Но какое там! За все двадцать лет лишь несколько раз по работе в соседнюю Финляндию смотался. Да один раз в Австрию слетал, «Парсифаля» послушал. А так…

— Ты в театре работаешь?

— Да что ты, бала! Какой театр? Кому здесь, на фиг, сдался русский артист второй категории Матос Головин? И тогда, в начале восьмидесятых, а уж сейчас — и подавно!

— Чем же ты все эти годы занимался?

— Да чем только не занимался. Был и монтировщиком сцены, и плотником, даже водителем автобуса работал. А последние три года у нас с Хельгой свой маленький собственный бизнес. Фирма «Матозиус Шёстрем»! Идиотски звучит, правда?

— Очень даже красиво звучит, — не согласилась Самсут. — А что ваша фирма производит?

— Мы печем лаваши! — не без гордости озвучил Матос.

— Ла-ва-ши?! Вай ме! Ну и как бизнес?

— Отбою от клиентов нет, — улыбнулся отец. — Шведы обожают всякого рода экзотику. Особенно гастрономическую.

— Рада за тебя, папа. Ну, всё, мне пора.

— Что ж, пойдем, я хоть провожу тебя, — суетливо засобирался Матос. — Ты извини, дочь, я бы обязательно сам тебя отвез, но мы с тобой немножечко… — он махнул рукой в сторону стола, на котором красовалось початая бутылка коньяка, — …немножечко пригубили, а здесь с этим делом очень строго. Прав лишают влёт. А я теперь без машины как без рук.

— Я понимаю.

— Хочешь, я могу попросить Хельгу, и она отвезет тебя прямо в аэропорт?

— Не надо, папа, спасибо. Я прекрасно доберусь сама.

— Ну, как скажешь, — тяжело вздохнул Матос.

Они вышли во двор, и тут вдруг отец неожиданно вспомнил:

— Постой, Самсут, ты ведь собиралась спросить меня о чем-то важном!

— О, черт! Хорошо, что ты мне напомнил! — И Самсут, сбивчивой скороговоркой, поведала отцу о своем разговоре с Хоровацем и историю с таинственным наследством…

* * *

— …Даже и не знаю, что тебе на это ответить, — растерянно проговорил Матос, выслушав ее рассказ. — Скорее всего, это действительно просто розыгрыш. Ни о чем таком я никогда не слышал. Хотя я по глупости своей очень мало интересовался фамильными скелетами в шкафу и прочей генеалогией. Посему… Слушай, а что, если ключ к этой якобы загадке содержится в бабушкиной тетради?

— Так она у тебя? — встрепенулась Самсут.

— Ну да. Сам не понимаю, за каким таким лешим я решил взять ее с собой, уезжая на гастроли? Кажется, просто хотел скоротать время в пути, в кои-то веки поизучать семейные предания. Но как в автобусе раскрыл её — так сразу и убрал обратно в сумку. Я ж с армянским никогда не был в ладах.

— Послушай, папа, если эта тетрадка тебе сейчас не нужна, можно я возьму ее с собой?

— Да-да, конечно, — Матос поспешно скрылся в доме и через минуту вернулся, держа в руках тетрадь, тоненькую, но большого формата, в ветхой обложке из черного, с красными прожилками, картона. Он протянул ее Самсут, присовокупив дискету в пластмассовом футляре.

— А это что? — спросила Самсут, взяв в руки дискету.

— Это… Это я как-то попросил одного здешнего армянина перевести текст на русский. Думал, может, употребить при случае в дело…

— Но так и не употребил?

— Нет. Здесь это никому не нужно и не интересно…

Они добрели до автовокзала — автобус на Стокгольм уже подали под посадку. Отец и дочь какое-то время молча постояли, обнявшись, словно бы успокаивая друг друга.

— Ты не забывай меня, бала! Очень тебя прошу! — Голос Матоса чуть подрагивал.

— Конечно, папа! — кивала ему Самсут, пряча мокрые от слез глаза. — Обещаю, как только мама с Ванькой возвратятся из Ставищ, я сразу же возьму его в охапку и мы приедем к тебе. Честное слово!

— Спасибо, дочь. Да, слушай, и вот еще что, — он слегка отстранился, полез во внутренний карман куртки и достал из него кусочек желтого пластика. — Вот, возьми.

— Что это?

— Это кредитка «Виза». В последние годы я понемножечку откладывал деньги. Там не очень много, тысяч двадцать-двадцать пять. Всё ждал подходящего момента, чтобы… И вот, как видишь, дождался.

— Папа, я не…