Книга Сонька. Конец легенды, страница 146 – Виктор Мережко

— А братец где? — спросила Дуня, также вытирая слезы. — Не случилась ли с ним беда какая?

— Живой твой братец. Через час-другой явится.

— Выходит, стреляли? Полиция, что ль?

— Все стреляли.

— А сами ведь убежали, а Антона бросили… Так, что ли, получается?

Бессмертная зло оглянулась на нее:

— Получается так, как получилось. А будешь распускать нюни, или пойдешь жалоститься по соседям, саму пристрелю!

Дуня испуганно замолчала и тихо скрылась во второй комнате. Катенька несмело спросила:

— Антошу убили, что ль?

— Убили.

Девушка захлебнулась слезами от услышанного, закрыла лицо руками, отошла в сторонку, присела на низкую скамеечку, уткнулась лбом в подол, продолжая плакать и тихо завывать.

К вечеру того же дня по улицам города ошалело носились продавцы газет, сообщая невероятную последнюю новость.

УБИТ ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОР САНКТ-ПЕТЕРБУРГА!

ЖЕНЩИНЕ-ТЕРРОРИСТКЕ УДАЛОСЬ УЙТИ!

УБИТЫ ПЯТЕРО НАПАДАВШИХ, ДАМЕ В ЧЕРНОМ УДАЛОСЬ СКРЫТЬСЯ!

КТО СТОИТ ЗА УБИЙСТВОМ ГУБЕРНАТОРА СТОЛИЦЫ?

…Обер-полицмейстер стоял возле окна, глядя на мальчишек-газетчиков и раскупающий свежую новость народ, молчал.

В кабинете находилось четверо — полицмейстер Берестов Владимир Николаевич, а также следователи Потапов, Мирон Яковлевич Миронов и старший следователь жандармского управления Дымов Иван Иванович.

— Действительно, кто стоит за убийством господина губернатора? — повернулся к сидящим Крутов.

— Такой мрази, Николай Николаевич, полно, — проворчал тучный полицмейстер. — Все не прочь приложить руки к столь жирному пирогу.

— Что значит — к жирному пирогу? — переспросил Крутов. — Что вы имеете в виду?

— А то, что, убей какого-нибудь приказчика или, не приведи господь, купчика, кто бы обратил на такое событие внимание?.. Да никто! А тут — укокошить самого генерал-губернатора. Тут уж желающих целая очередь!

Николай Николаевич замер.

— Владимир Николаевич, что вы сейчас произнесли?

— Произнес то, что думаю.

— Но это чудовищно! Если желающие «укокошить» губернатора готовы стоять в очереди!.. Если государство не способно реагировать на убийство «какого-нибудь приказчика или купчика»? Если убийство является «жирным пирогом» — чего же мы стоим, господа?

— Николай Николаевич, — смутился полицмейстер, — ну это я, можно сказать, образно. Надо ли понимать все буквально?

— Простите, но я все понимаю буквально. И ежедневные убийства, и непостижимый нигилизм, и вопиющее беззаконие, и ужас перед надвигающейся стеной, имя которой — катастрофа!.. Неужели, господа, вы не понимаете, не чувствуете, не ужасаетесь?!

— Разумеется ужасаемся. Однако мы не всесильны, ваше превосходительство.

— Да, — кивнул тот и тихо, почти отчаянно повторил: — Да, не всесильны, и не ответственны, — помолчал, посмотрел на Дымова. — Что скажете конкретного, Иван Иванович?

— Пока ничего. Известно лишь, что одним из террористов была дама…

— Простите, это я уже читал в газетах… Георгий Петрович?

Потапов поворочался, кашлянул в кулак.

— Боюсь показаться примитивным…

— Не бойтесь.

— Мне все-таки представляется, что это отголоски той самой банды, которую в свое время расстреляли.

— Опять же конкретнее.

— Необходимо провести хотя бы какое-то расследование, Николай Николаевич.

— Понятно… Мирон Яковлевич?

— Целиком согласен с господином следователем, — кивнул тот в сторону Потапова. — Более того, у нас имеются некоторые наработки, которые как раз указывают на членов той самой банды.

— Из банды осталась всего лишь одна мадемуазель, на след которой вы никак не выйдете.

— Выйдем, ваше превосходительство. Непременно выйдем. Причем в самое ближайшее время. И тогда многое станет ясным.

Михель с трудом дотащился до железных ворот тюремного госпиталя, попытался протолкнуться в дверь спецприемника, но оттуда вышел младший полицейский чин, заорал:

— Куда прешь, зараза?.. Чего надо?

— Мне в госпиталь! Кликни кого-нибудь.

— Пошел, а то смердишь, дышать нечем!

— Скажи, Михель… Вор… Они знают. Нет никаких сил. Пожалуйста, добрый человек.

— Ежели вор, ступай в участок!.. Там разберутся! Геть отсюдова!

— Подохну, — Михель плакал. — Один укол, и опять человеком стану!

— Геть, сказал, холера! — Полицейский толкнул его с такой силой, что тот отлетел, упал на пыльную землю, какое-то время не в состоянии был подняться, затем побрел прочь, тихо плача и проклиная все на свете.

Соболев принял банкира у себя в кабинете, как давнего и доброго знакомого. Приобнял, самолично усадил в кресло, отступил на шаг, полюбовался видом визитера.

— А вы, сударь, на воле даже как-то посвежели! — расхохотался собственной шутке, уселся напротив. — С чем пожаловали, любезный?

— С просьбой, ваше превосходительство.

— А кто ж ко мне без просьбы ходит?.. Не было б просьб, не было б и уважения!.. Излагайте.

— Относительно князя Ямского.

— Понимаю вас, господин банкир. Сказывают, у вас развивается отчаянный роман с его кузиной?

— Да, это так. Мы любим друг друга.

— Значит, будете перебираться в столицу?

— Не хочу загадывать. Мне бы сейчас решить судьбу князя Андрея.

— Решить судьбу… — полицмейстер пожевал сочными губами, вздохнул. — Решать любую судьбу не только проблемно, Юрий Петрович, но и накладно. Ведь надо постучать во все двери, кому-то приказать, кого-то попросить, а это время. Мое время… Личное. А оно, сударь, стоит денег. И подчас очень больших.

Крук достал из внутреннего кармана плотный конверт, положил его на стол.

— Я готов оплатить ваше бесценное время.

От такого жеста полицмейстер побагровел, глаза налились кровью.

— Что вы себе позволяете, любезный?.. Вы желаете немедленно загреметь за решетку?

— Я ничего противозаконного, Аркадий Алексеевич, не сделал. Всего лишь оставил вам ходатайство об освобождении князя под мое личное поручительство. Княжна Анастасия также просит вас об этом.

— Вы сказали ей о своем визите?

— Ни в коем разе. Она пребывает в неведении.

— Но я совершенно не готов к такому решению!

— А я и не прошу немедленного решения, ваше превосходительство. Мне важна ваша расположенность и ваше доброучастие в вопросе.