Книга Сонька. Конец легенды, страница 54 – Виктор Мережко

Тот торопливо приблизился, замер в двух шагах.

— Вы ведь меня все еще любите, Изюмов? — почему-то шепотом спросила Табба.

— Бесконечно, — так же шепотом ответил тот.

— И готовы служить?

— Вне всякого сомнения. Вечно-с!

— В таком случае просьба: вы прекращаете слежку за мной, на вопросы Гаврилы Емельяныча и следователя несете всякий бред и чепуху, о неприятностях, грозящих мне, сообщаете немедленно и без вранья.

— С радостью исполню. Только как я вас разыщу?

— Я сама вас разыщу, — улыбнулась Табба, подмигнула и направилась к театру.

…Филимонов на этот раз встретил гостью сухо и едва ли не официально. Жестом показал на стул, заметил:

— Вы, мадемуазель Бэрримор, исключительно пунктуальны.

— Воспитание, — улыбнулась она.

— Плюс к этому — английская кровь! — поднял палец Гаврила Емельянович.

— Английской крови во мне никакой. Больше — еврейской.

— Бэрримор — еврейская фамилия?

— Не думаю. Но евреи, вы знаете, любят принимать распространенные фамилии в странах, которые они определяют для жительства.

— Верное замечание, — несколько удивился Филимонов и уселся напротив. — Так с чем вы пожаловали, мадемуазель?

— У вас плохо с памятью, сударь? — вскинула брови гостья.

— Нет, я все отлично помню. Но мне важно еще раз услышать о ваших намерениях.

Табба посмотрела на него с удивлением.

— Намерение одно — играть в вашем театре. Директор расхохотался.

— Насколько нахально, настолько же прелестно! — Он взял ее руку, поцеловал пальчики. — С чего начнем-с?

— Я вам нравлюсь?

— Весьма.

— И вы желаете завести со мной интрижку?

— Почему нет?.. Вы мне — любовь. Я вам — карьеру. Устраивает такой обмен? — Филимонов снова взял руку гостьи.

— Не совсем, — освободилась она от него. — Я должна иметь гарантии.

— Гарантии вашего выступления на сцене?

— Моей карьеры. Причем карьеры успешной.

— Но вы ведь непрофессиональная актриса?!

— Кто вам сказал?

— Вы сами об этом говорили.

— Я пошутила.

— Но я ведь тоже немного разбираюсь в актрисах!

— В актрисах. Но не во мне.

— А что же в вас особенного?

— А вы не догадываетесь?

Директор сглотнул сухость в глотке.

— Даже не могу предположить.

Бессмертная сняла очки, чуть приподняла локон волос, показывая шрам.

— Видите?

— Что это? — не сразу понял директор.

— Шрам.

— Что из этого?

— Меня пытались убить, но промахнулись.

— Даже такое было в вашей жизни?

— Представьте.

— Кто этот негодяй?

— Некий артист… А теперь вот так, — Табба неожиданно сняла с себя парик. — Так я вам никого не напоминаю, Гаврила Емельянович?

Тот отшатнулся.

— Госпожа Бессмертная?

— Вы удивлены?

— Удивлен. Причем крайне.

— Врете. Вы ведь едва ли не с первого моего появления здесь поняли, что я никакая не Жозефина Бэрримор. Поняли и продолжали играть дурочку.

— Со второго, — уточнил Гаврила Емельянович. — Первый раз я ничего такого даже не заподозрил, клянусь. — Вытер вспотевший лоб рукавом, спросил: — А ради чего вы ломали со мной комедию?

— Из пустого интереса.

— Талантливо, ничего не скажешь.

— Теперь вы готовы взять меня в театр?

Филимонов молчал, изумленно разглядывая бывшую актрису.

— Я размышляю, — наконец сказал он. — Что будет с публикой и обществом, если я решусь на подобный шаг.

— И что же будет?

— Я даже придумал заголовки для газет: «Изуродованная, но не побежденная!» «Героиня дна снова на сцене!» «Квазимодо наших дней!»… Представляете? Билеты нарасхват, народ висит на люстрах, поклонники вешаются на собственных галстуках!

— Представляю, — бывшая актриса размахнулась и отпустила Филимонову хлесткую болезненную пощечину. — Запомните, я буду мстить. Мстить театру, публике, вам. Это будет особый Квазимодо наших дней! — Она вскочила и быстро покинула кабинет.

На парадной лестнице, с растрепанными волосами, держа в руке парик и очки, Табба едва не сбила с ног удивленного Гришина, миновала насмерть испуганного Изюмова, пересекла вестибюль и исчезла в сером, наливающемся сыростью дне.

Егор Никитич вошел в кабинет, повесил фуражку на вешалку, взглянул на растерянного директора и спросил:

— Что за фурия выскочила от вас?

— Госпожа Бессмертная.

— Это была она?

— А вы не узнали?

— Честно говоря, нет. С чем приходила?

— С мордобоем, — ответил Гаврила Емельянович, показав красную, вспухшую щеку.

— Приставали?

— Хуже. Даже не прикоснулся.

Гришин взял из буфета бутылку с водой, жадно выпил.

— Значит, спектакль отменяется?

— Он был, но быстро закончился.

— А как быть со вторым действующим лицом? С Ибрагимом Казбековичем? Намерены подставить вторую щеку?

Филимонов болезненно рассмеялся.

— От пощечины князя полголовы может слететь.

— Что верно, то верно. Может и саблю достать!.. Будем дальше разыгрывать оперетту?

— Опасно, — вздохнул директор.

Но вы ведь час назад изображали из себя отчаянного храбреца и декадента, — с насмешкой заметил Гришин. — Вам даже жить надоело!

— У господ артистов есть такое понятие: заигрался. Теперь давайте думать, как выкручиваться.

— Думайте вы, а я буду созерцать. По вашей же схеме.

Директор взглянул на часы, постучал по стеклу ногтем.

— С минуты на минуту горец будет здесь. С чего начнем?

— Начинайте с женщин. Во-первых, их у вас в вертепе предостаточно. Во-вторых, это любопытно любому мужчине. А в-третьих, подобный разговор всколыхнет чувства горячего князя.

В дверь раздался стук, и в кабинет вошел князь Икрамов.

— Милости просим, князь, — немедленно откликнулся хозяин кабинета.

Тот поздоровался за руку с каждым, вопросительно улыбнулся.

— У вас такие лица, будто готовите мне сюрприз.