Книга Тринадцать, страница 33 – Сергей Асанов

Игорь Владимирович думал весь день. Тот студент отсутствовал сегодня на занятиях, и ничего удивительного в этом не было, потому что, похоже, у мальчишки, к чертям собачьим, съехала крыша. Харин думал об этом до обеда, во время обеда и после него. Он думал, когда собирался домой, и он думал, когда шагал по шумному проспекту, отворачиваясь от хлесткого осеннего ветра. Он думал, когда покупал в магазине кефир, молоко, белый хлеб, банку маринованных огурчиков и замороженные рыбные котлеты. Он не мог перестать думать об этом, даже когда поглощал купленное за ужином вместе с женой и двенадцатилетним сыном.

— Пап, ты меня слышишь? — спрашивал сын, тронув его за локоть.

— Что? — переспрашивал Игорь Владимирович. — Извини, я не понял, что ты сказал?

— Я говорю, можно я завтра после уроков поработаю у тебя за компьютером? Я ничего не сотру.

— Да-да, конечно, — рассеянно отвечал папа и продолжал уныло ковыряться вилкой в тарелке. В обычной жизни он никого не подпускал к своему дорогому ноутбуку.

В конце концов его настроение заметила жена.

— Игорь, что с тобой? — спросила она, когда сын, поблагодарив за ужин, покинул кухню. — Что-то случилось на работе?

Харин посмотрел на нее так, будто только что заметил ее присутствие. Жена поняла, что дело плохо. Так он на нее никогда не смотрел.

— Господи, Гарик, ты меня пугаешь. Что стряслось?

Игорь посмотрел в свою тарелку, отломил кусочек котлеты и отправил его в рот. Жевать ему явно было трудно.

— Пока не стряслось, — сказал он, — но может стрястись.

Он так ничего никому и не сказал. Ни жене в тот вечер, несмотря на все ее мольбы, ни декану факультета, ни своему другу по институтской молодости Сережке Капустину, преподававшему в том же университете.

Пожалуй, Капустину стоило бы рассказать, думал впоследствии Харин, кусая костяшки пальцев. Но, черт ее задери, химия тоже не знает сослагательных наклонений!

9…

Профессор Саакян был голоден, о чем он сразу и предупредил, едва они с Михаилом присели за столик дорогого ресторана «Лебедь» и принялись листать меню. Миша и сам ничего не имел против хорошего куска свининки с грибами, но цифры напротив названий блюд повергали его если не в шок, то в некоторое оцепенение.

— Как вам здешние тарифы? — словно прочел его мысли чертов профессор. — Сильно кусаются?

— Не смертельно, — отмахнулся Михаил, стараясь поставить «заслонку» от чужого проникновения. Получилось не очень хорошо, Саакян ему не поверил.

— Бросьте, Михаил, не пытайтесь меня обмануть. Вы еще слишком молоды, чтобы тягаться со мной в искусстве вешать лапшу на уши, не вставая с кресла. Я, можно сказать, дока в этом деле. Собственно, вы уже в курсе.

— Угу.

Саакян с довольной улыбкой вернулся к изучению меню. Украдкой наблюдая за выражением его глаз, Михаил понял, что погорячился, предложив в качестве благодарности поход в хороший ресторан. Он не предполагал, что «Лебедь» может оказаться настолько хорошим. Саакян сейчас за один вечер съест все, чего хватило бы на неделю прогулок с любимой девушкой.

— Я созрел, пожалуй.

Профессор подозвал официанта и начал озвучивать список своих предпочтений. С каждым пунктом настроение у Миши опускалось все ниже и ниже, а под конец, когда Саакян перешел к напиткам, Михаил был завален на лопатки.

Профессор решил выпить красное бордо «Шато Леовиль» по 10 тысяч рублей за бутылку.

— Это недорого, уверяю вас, — поспешил успокоить Саакян. — В моей домашней коллекции есть бутылки стоимостью до двух тысяч евро. И хотя я их не покупал, а всего лишь получал в качестве подарка, признаюсь честно, мне жалко их пить… Ну, теперь ваша очередь. Выбирайте.

Михаил решил схитрить. Он подозвал официанта к себе и пальцем указал свой выбор.

— Мне, пожалуйста, вот это, это и-и-и… вот это.

— Что будете пить?

— Двойной черный кофе.

— Хорошо.

Официант ушел. Профессор Саакян и Миша Поречников одновременно поставили локти на стол и уставились друг на друга, словно два армейских товарища, встретившихся через пятнадцать лет после дембеля.

— Говорите, — предложил Михаил.

Саакян не заставил просить себя дважды.

— Что ж, молодой человек, должен признать, что вы сумели расположить меня к себе. Не знаю, надолго ли, но по крайней мере здесь я вам мешать не намерен, да и не имею веских причин. Знаете, не в моих правилах вспоминать старое, но не могу не повториться, что с делом Вавилова вы справились блестяще. Лично я считал парня без пяти минут покойником. Еще раз снимаю шляпу.

Миша сдержанно кивнул. Разумеется, ему были приятны похвалы этого монстра, этого мастера манипулирования и гения провокации, но он не собирался с ним дружить. И сейчас он был нужен ему для нового дела, не менее сложного.

— Прежде чем мы приступим к нашим блюдам, Миша, хочу сделать главное. — Саакян полез во внутренний карман своего дорогого серого пиджака и вытащил оттуда сложенные вчетверо три листа бумаги. — Здесь то, что вы просили. Краткая биография и описание некоторых подвигов вашего героя. Надеюсь, пригодится.

Михаил принял документы не без трепета. Саакян сделал для него кое-что очень важное: он сумел забраться в засекреченные архивы ФСБ и нарыть информацию о нужном человеке. Миша подозревал, что для него это не составило большого труда — биография самого профессора, весьма тонкого и редкого специалиста, наверняка включала и сотрудничество с различными тайными организациями, — но ведь он запросто мог послать его к черту… или его могли послать там. Пробегая глазами тексты, Михаил до конца не мог поверить, что все получилось.

— Да, я полагаю, это то, что мне нужно, — подтвердил молодой человек, пряча бумаги в карман своего весьма недорогого синего костюма. — И размер моей благодарности не поддается исчислению.

— Очень рад. А теперь поговорим начистоту.

«О господи!» — подумал Михаил, но виду не подал.

— Вы, я так понимаю, начинаете активно практиковать. Я правильно понимаю?

Миша молча развел руками — дескать, плюс-минус.

— И ваше новое дело гораздо масштабнее предыдущего. Вы понимаете, во что вы ввязываетесь?

Михаил усмехнулся. Он вспомнил фразу пассажирки «Титаника» Молли Браун, адресованную Джеку Доусену. Она начиналась аналогично, а заканчивалась вопросом: «Ты уже решил, в чем пойдешь на ужин?»

— Я уже решил, в чем пойду на ужин.

— Что? — не понял профессор.

— Так, ничего, мысли вслух… А что вас, собственно, смущает, Александр Георгиевич? Только не говорите, что опасаетесь за мое здоровье. Не поверю.

— Отчего ж вы отказываете мне в человеколюбии?