Онлайн книга «Будни рэкетиров»
|
– Ступайте, – сказал таксист, – а то еще продует. Менингит, говорят, штука суровая. – Ну… счастливо вам. – Сказала Кристина. – И вам счастливо. Кристина поднялась к лифту, зашла в кабину и нажала кнопку своего этажа. Струсила с волос снежинки, уже обернувшиеся капельками. Механизмы скрипнули и кабина, подрагивая, двинулась вверх. Лучше бы она остановилась. Лучше бы Кристина застряла в лифте. * * * несколькими днями ранее Пока Кристина находилась в больнице, Андрей зачастил к Атасову. Дома ему не сиделось, а выбор был не велик. Армеец забрался к черту на кулички, а Протасов в гости не звал. Валерий, вообще, в последнее время сделался невероятно скрытным. Он так и генерировал таинственность, и сколько бы Андрей ни вынюхивал, планы приятеля оставались тайной за семью печатями. – Я же тебе говорил, Бандурий! У одной газовой баронессы с Вованом кантуемся. В пригороде. Атасовская же просторная квартира в центре, да еще в пяти шагах от метро, была открыта приятелям чуть ли не круглые сутки. То Протасов с Вовчиком обрушивались, как снег на голову, то Армеец заглядывал на огонек. Андрей баловался с Гримо, которому шел девятый месяц, с пассивным неодобрением наблюдая, как Атасов ежевечерне залазит в бутылку. Сам Бандура, как правило, не пил, хоть Атасов и звал, за компанию. – Давай, Бандура, садись. – Не могу, Саня. Печень. Да и ты бы, заканчивал с этим делом. Ей-богу, цирроз печени заработаешь. – Так, типа и будет, – меланхолично отвечал Атасов, наливая себе еще. По возвращении из Винницы он ходил чернее тучи. Его отец лежал в госпитале с неутешительным диагнозом – раком почек. – На глазах гаснет, – сказал Атасов Андрею. – Я с врачами переговорил, по душам, типа. Ну, месяц у него. От силы… – Он не знает? – спросил Андрей, ежась, как будто похолодало. – А зачем ему говорить? Пускай доживет в неведении, типа. В тот вечер Андрей не заставил себя уговаривать, случай обязывал, и они крепко выпили. – И ничего нельзя сделать? – спросил Бандура, когда они прикончили первую бутылку. – Место можно заказать, – без тени улыбки сказал Атасов, – на кладбище. Такая стадия – это билет в один конец. Вот он его и вытянул. Значит, типа, не повезло. Давай, Бандура, разливай, не томи душу. Они опрокинули еще грамм по сто. Был такой журнал, в советское время, «Знание – сила» назывался, – продолжал Атасов. [86] – Может, типа, и сейчас есть, только я давно не видел. – Он прервался, закурив сигарету. – Это ты к чему клонишь? – А к тому, типа, что в половине гребаных случаев, так оно, Бандура, и есть. Знание – сила. А в половине таким боком эта сраная жизнь оборачивается, что знание ни хрена не сила. Понимаешь? – А кто же тогда сила? Незнание? Так что ли? Атасов почесал затылок: – Да нет, наверное… – Незнание не сила? – предположил Андрей. У тебя вышел слоган в духе Оруэлла. [87] – Задумчиво проговорил Атасов. – Незнание – не сила. Красиво, типа, звучит. – В духе кого? – По крайней мере, – вернулся на свою волну Атасов, – я точно знаю, что он скоро умрет. Я, типа, знаю, а он нет. Мое знание гложет меня, а его незнание – благо. Но, Бандура, в любом случае, это ровным счетом ничего не меняет. Понимаешь? – Не особенно. – Через месяц, Бандура, каштаны, типа, расцветут, вишни там, и одуванчики разные. Только ни черта он этого не увидит, потому что будет лежать в земле. И это, Бандура, так же точно, как то, что весну через сто двадцать дней сменит лето. Вот в чем ужас такого диагноза. В определенности, типа, в то время как жизнь, Бандура, одна большая случайность. Длинная цепочка из случайностей. Зато в смерти никаких случайностей нет. Смерть – константа, Бандура. – Мы с ним никогда, типа, близки не были. Я тебе, кажется, рассказывал. Но, он мой отец. И, по-своему, между прочим, ничего худого мне не хотел. И вот, Бандура, я все равно взял и сбежал. – Куда сбежал? – Тут важно не куда, Бандура. Тут главное, откуда. И, самое главное, почему. Я Бандура, не захотел, чтоб он у меня на руках умирал. Поймал себя на мысли, что не хочу его конец ускорять… В уме… Он ведь обречен? Так? И больше мучается, чем живет? Верно я говорю? – Я не знаю, – пролепетал Андрей. – Значит, чем быстрее он отмучается, тем скорее закончится этот кошмар. Для него, меня, и матери тоже… Не знаю, долго ли я буду горевать, Бандура, но кошмар закончится, это точно. Я вернусь сюда, и жизнь покатит, типа, своим чередом. Так она обустроена, парень. Бандура вытаращил глаза, собираясь возразить. – Прекрати, типа, ладно? Незаменимых людей нет, так? Жизнь одного человека мало что значит в Большой Картине. – А если каждый из нас и есть Большая Картина? – спросил Андрей. – Тогда картин много, – сказал Атасов. – И навряд ли они Большие. – Мы этого никогда не узнаем. – Не узнаем, – согласился Атасов. – Потому я и сбежал. Попрощался с ним заживо и удрал, наплетя какую-то, типа, чепуху про неотложные дела. А теперь буду ждать телеграмму. Похоронку, типа. * * * 2-е марта, среда – Знаешь, Саня, – сказал Бандура Атасову как-то вечером, – если не ошибаюсь, я видел «газовую баронессу» Протасова. – Иди ты? – прищурился Атасов. – Ну, или барышню, которую он за баронессу выдает. – И что, типа? – Очень даже ничего киска. Платиновая блондинка. Симпатичная. И прикинута будь здоров. – Вот, значит, как, – протянул Атасов безразлично. – Ага. Выходим мы утром из кафе. Я, Валерка и Волына. Ну, пока, пока, пока. Разбежались, то бишь. Я в сторону «Украины» почесал, а они на Львовскую площадь. Атасов вскинул бровь. – И тут, – продолжал Бандура краснея, – я вспоминаю, что сигареты забыл. А ближайшие ларьки на площади! Давай за ними. Когда, гляжу, стоит Валерка рядышком с такой нехилой козой, ты бы видел, и распинается, а Вовчик в пяти метрах топчется. Как доберман на прогулке. |