Онлайн книга «Метро 2033. Крым»
|
Интересно, а здесь ли Зубочистка или ждет внутри, сжимая какое-нибудь копье в потных ладонях? Были бы за забором мутанты – Пошта кинул бы гранату, но людей он убивать не хотел. Люди не виноваты в том, что Ступка похитил Олесю. Ну, как не виноваты… Усилием воли Пошта возродил в себе гуманизм. Не хватало еще начать сомневаться в том, что философия листонош правильная и что все люди заслуживают жизни. Из давки раздались победные крики, толпа вмялась и начала втягиваться внутрь, как амеба, – ворота открылись. Пошта прикинул, стоит ли рисковать жизнью или нет, на всякий случай перекинул из-за спины обрез и, дождавшись, пока все проникнут внутрь ограждения, двинулся следом. На поле остались трупы коней и людей. И падальщики уже спускались, чтобы начать свой пир. Казаки Тапилины, видимо, легко смяли сопротивление противника, отбросив его дальше по улице и загнав в дома. Из часовни несся заунывный колокольный звон. Пошта замер, озираясь. Тысячи лет эволюции… Цивилизация ничего не стоит. Жестокость не победить. Копать-колотить. Пошта опустил обрез. Свои? Чужие? Месть? Здесь люди жили. Обычные люди: грязные и не очень умные, ленивые, склонные к обжорству и разврату, не планирующие жизнь дальше, чем на час вперед, бездумно сношающиеся и плодящееся, не обращающие внимания на детей… Люди. Такие же, как Пошта. Просто менее образованные и неразвитые. Они не виноваты в том, что их не научили не только выражать свои чувства – чувствовать, прислушиваться к другим и себе, вообще ничему не научили, не подняли над уровнем древного гоминида, общего предка всех двуногих, прямоходящих, лишенных перьев. Пошта с силой сжал переносицу. Вот за то ты и борешься, листоноша, чтобы люди снова стали людьми. Поэтому давай-ка, сопли подбери – и вперед. Туда, где все еще не умолкает колокольный перезвон и откуда подозрительно тянет дымом. Улица была усеяна трупами. Было видно, где шел Тапилина. Закат догорал. Все вокруг: белые стены домов, белая дорога под ногами – стало красным. Один ступал неторопливо и торжественно, чувствовал настроение хозяина. Перед часовней Пошта замер, открыв рот от удивления. Про подобное он читал только в старых, до Катаклизма сделанных учебниках истории: часовню обложили травой, ветками, досками. И подожгли. Из кругового костра тянуло дымом, а дверь была заложена так, чтобы изнутри ее не открыть. Окна тоже были закрыты тяжелыми ставнями. – Закрылись, – сказал Листоноше Копыто, утирая пот. – Ниче, там и поджарим. Взяли, значит, Ступку, его военоначальников и твоего этого. Зубочистку. Еще на улицах. Остальные здесь заперлись. – И вы их что – сожжете? Было слышно, как хором молятся в часовне. У Пошты на затылке волосы встали дыбом. – За Олеську, – пояснил подъехавший Тапилина. – За наших хлопцев. Давно пора эту заразу… – Что, и баб? И детишек? – А накой они нам? Кормить еще… А они потом вспомнят и отомстят. Нет уж. Хватит. Пошта представил, как просачивается дым сквозь щели в деревянных стенах, и голова у него закружилась. Видимо, как раз в это время закрывшиеся в часовне поняли, что горят, и вера их дрогнула: заголосил ребенок, заверещали бабы, изнутри ударили в дверь. – Ничего. Выдержит. – Тапилина огладил усы. Копать-колотить, да есть ли под этим небом хоть один по-настоящему хороший человек?! Даже не так. Есть ли люди еще под этим небом? Пошта с тоской вспомнил веселую Бандерольку, свою добрую подругу, вспомнил приятелей-листонош… «Старею, что ли? Запутался? Я же должен спасать всех подряд, а мне хочется затолкать казаков Тапилины с есаулом во главе в горящую часовню. Или перестрелять их нафиг». Кстати, мысль. Пошта подъехал вплотную к Тапилине, приставил обрез к его боку: – Там дети, есаул. – Сдурел?! – Открой двери. Тебе на том свете зачтется. Там же дети, понимаешь? Маленькие. – И что, выпустить? – Выпустить. Хочешь – здесь оставить, хочешь – к себе забрать. Неужто бабьего бунта боишься, есаул? – Не боюсь я баб и никогда не боялся! Пошта смотрел на казака, вымазанного чужой кровью. Да, ничего и никого ты не боялся, степняк. Только вот с мозгами у тебя не очень хорошо, а с совестью – и того хуже. – Выпускай. А то пристрелю. У меня, знаешь, свои принципы. Я и умереть за них готов. Есаул скосил на него белый глаз, шевельнул усами: – Открыть двери! – Ты чего, командир?! – Открыть, я сказал! Казаки! Вы что, баб испугались?! Уже трещал огонь и меньше было дыма. Успеть бы… вспыхнет часовенка свечкой, люди внутри и останутся. Казаки кинулись к дверям, распахнули их. Заплаканные пленники кинулись наружу, падали на землю, жадно глотали воздух. Пошта опустил обрез. – Спасибо, есаул. Тапилина задумчиво кивнул. – Тебе спасибо, листоноша. Не дал зверем стать. Удержал во мне человека. – Где пленник-то мой? – В доме Ступки, как и хозяин. Связали его. Поедем вместе, покажу. Пошта в последний раз оглянулся на часовню – ее и не думали тушить, и огонь все-таки начал подниматься по стенам, карабкаясь к замолкшему колоколу. * * * На Зубочистку было жалко смотреть. И без того худосочный жилистый парень за время, проведенное в коше Ступки, превратился в обтянутый кожей скелет, пародию на самого себя. Под глазами залегли синяки от беспробудного пьянства, сами глаза налились кровью, а одежда – старенькая химзащита и драный противогаз – окончательно превратилась в лохмотья. После боя Зубочистка выглядел еще более потрепанным – видимых ран и повреждений на нем Пошта не заметил, но судя по подергиванию головы и глаз, то и дело сползающихся к переносице, балаклавец заработал сотрясение мозга, а то и не одно. Казаки Тапилины, скрутившие вору руки за спиной джутовой веревкой, напоследок еще и отпинали его ногами, если не переломав ребра, то уж, как минимум, отбив нутро, и дышал Зубочистка тяжело, с хрипом. – Ну что, копать-колотить? – спросил Пошта цинично. – Добегался, ворюга? Зубочистка не ответил, только зыркнул недобро. – Гаденыш ты лживый, – продолжал листоноша. – Я же тебе жизнь спас. Из Балаклавы вывел. А ты, мерзота? На Летучий Поезд твои люди напали? В Севастополе своих же опять подставил под огонь. Теперь вот со Ступкой связался, с покойничком-то. – Пошел ты… – сплюнул сквозь зубы кровавый сгусток Зубочистка. |