Книга Черный Бумер, страница 75 – Андрей Троицкий

«У меня рядовой в лазарете с больными почками, — сказал лейтенант. — Он лучший пулеметчик. Дай мне хотя бы одного пулеметчика». «А у меня что хороших стрелков — без счета? — отмахнулся Березкин, видно, ему успели стукнуть, что Гусев симулирует. — Насчет этой Гусятины, я тебе вот что скажу. Сходи в лазарет и начисти харю этой сволочи. От души начисти. Авось, твоему пулеметчику полегчает». «Он болен, у него почки». Капитан плюнул на земляной пол: «Если так дальше пойдет, совсем без бойцов останемся. От страха у него открылся понос. Тварь, скотина твой Гусь».

Сегодня рядовой Гусев с утра пораньше, еще до побудки, сожрал полпачки соли, потом вылакал ведро воды. А к полудню опух, сделался похожим на огромного водянистого червя. Ноги — как столбы, глаза превратились в щелочки и закрылись, губы вывернулись наизнанку. Кажется, проткни его насквозь штыком, брызнет фонтан не крови, — струя соленой воды. Военный фельдшер, мальчишка, закончивший какие-то курсы, поставил диагноз «острая почечная недостаточность и печеночная колика», и поместил Гуся в лазарет. Мазаев не стал поднимать шума, он хорошо знал, что такое почечная недостаточность и что такое приступы животного страха. Они случаются на войне у всякого.

«Могу накатать рапорт в комендатуру, — продолжил Березкин. — Завтра же утром под твое начало поступит взвод чеченских ментов. То есть не совсем ментов… Стажеров. Это все, что я могу сделать. Десять местных парней, — это не так уж мало». Лейтенант молча покачал головой.

Лейтенант прикидывал, кого завтра ставить к пулемету вместо Гусева. Буратино самый подходящий кандидат.

— Может, все же возьмем ментов? — спросил Элвис, словно прочитал мысли лейтенанта. — Хрен с ними, пусть едут.

— Слушай, ты знаешь, что я отвечу, — покачал головой Мазаев. — Поэтому не лезь с этим дерьмом. Они даже не менты, стажеры. Вооружены стволами, которым место на свалке. К автомату стажеру выдают всего шесть патронов. И одну гранату РГД на троих. Остальное они покупают на рынке, если есть деньги. Но вместо денег у этих парней дырявые карманы. Кроме того, многие из этих ментов бывшие пастухи. Какой толк от таких бойцов?

— Пастухи или бандиты, — уточнил Элвис.

— Или бандиты, — легко согласился Мазаев.

— Боишься выстрела в спину? — усмехнулся Элвис.

— И это тоже. Мне нужно, чтобы солдаты вернулись сюда, на этот гребаный склад живыми.

Про себя он ничего не сказал. Впечатление такое, будто Мазаеву вернуться живым не хочется.

— Или у тебя есть на этот счет свое мнение?

— Я всего лишь прапорщик, — ответил Элвис. — Мнение — это не по чину.

С лейтенантом трудно было спорить. И Мазаев никому из подчиненных не позволил бы сказать слово поперек. К тому же он всегда изрекал неоспоримые истины, и весь из себя был слишком правильный и хороший. Если лейтенанта спросить, кому нужна эта война и зачем она? Он, подумав пару секунд, ответит: «Когда государство трещит по швам, из этих щелей лезут тараканы. И кому-то надо тараканов давить. Кто станет этим дерьмом заниматься, если не армия, не мы с тобой». Вот такой он правильный и политически подкованный. Поэтому, наверное, у Мазаева с женой вечные проблемы. Бабы не любят таких мужиков, слишком хороших и шибко умных. Старлей чуть старше Элвиса, а уже знает ответы на все вопросы. Наверное, очень скучно жить, когда все уже знаешь.

* * *

Скрипнула дверь, из полумрака появилась фигура Мусы, бывшего милиционера, парня лет двадцати с короткими каштановыми волосами и шрамом над правой бровью. Он ушел со службы, потому что денег не видел месяцами, теперь он мешочничал возле станции, перепродавал харчи и одежду, но на жизнь все равно не хватало. Муса выхлопотал пропуск в комендатуре и беспрепятственно болтался по территории станции и вокруг нее. Он поставил на стол три флакона водки, уселся на ящик, закатал рукава камуфляжной ментовской рубашки, будто готовился к тяжелой работе.

— Ну, какие новости в городе? — Мазаев подсел к столу.

— Все тоже самое. Всех русских давно перерезали. Теперь друг друга режем и стреляем.

Муса говорил по-русски чисто, но некоторые слова коверкал. Дальше Грозного он никогда не выезжал, но однажды, еще пацаном, когда заболела мать и нужно было отправлять ее в большую больницу, побывал у родственников в Ростове. Там Муса пробовал разные вкусные вещи, которых на родине не видел: пирожные и даже гоголь-моголь. Последнее слово Муса произносил на свой лад: гогер-могер. Так и прилепилась к нему, как банный лист к заднице, эта кликуха. Поэтому по имени Мусу никто не называл, только Гогер-Могер. Лейтенант почему-то доверял Могеру, даже пару раз, когда тот засиделся за полночь, разрешил ему остаться ночевать в помещении склада вместе с бойцами, благо пустых коек полно. Те две ночи Элвис, сунув под подушку пистолет, спал в полглаза, Могеру он не слишком доверял.

— Слушай, Гогер-Могер, у тебя автомат есть? — спросил Мазаев.

— У меня ручной пулемет Калашникова, — Гогер гордо вскинул голову. — Калибр пять сорок пять. И десять цинков с патронами. Продам ствол и патроны, когда жрать станет нечего. Зачем тебе мой Калашников?

— У меня боец в лазарет попал, — лицо лейтенанта быстро раскраснелось от водки. — Короче, хочу предложить тебе работу. Немного опасную.

— Тут нет другой работы. Только опасная.

— Нужен хороший стрелок. А ты, говорят, иногда попадаешь в цель. Прокатишься с нами до Грозного? Дам команду, утром тебя пропустят к эшелону. Посажу тебя в пассажирский вагон. Всех дел — ехать и через окно по сторонам смотреть. Проветришься, пыль с ушей сдуешь и все такое. Десять банок тушенки на руки. Как тебе предложение?

— А что за груз? Что в вагонах?

— Весь город в курсе. Только один ушлый Могер ничего не знает.

— Мне бы кто столько тушенки дал, — орет Буратино, решивший про себя, что сегодня не упустит случая и напьется до столбняка, если водки не хватит, выпросит у Моти флакон одеколона.

— Лекарства? — Гогер-Могер загрустил. — Правда, я не знал. Лекарства… Ладно, я приду. Только двенадцать банок…

— Хрен с тобой — пятнадцать, — махнул рукой Мазаев. — Подавись. Захвати цинки с патронами. Возможно, придется немного пострелять.

Старлей вытащил что-то из-под подушки, шагнул к Моте.

— Рядовой Замотин… Саша, разреши поздравить тебя с двадцатилетием. Это все-таки дата. Вот подарок от нашего отделения и лично от меня.

Он протянул Моте коробку. Судя по картинкам, это недорогой фотоаппарат мыльница. Мотя поднялся, одернул тельняшку, не зная, что положено отвечать в таких случаях. Лейтенант хлопнул его по плечу, вложил в руки коробку.

— Владей. Будешь фотографировать нас для своего альбома. Там в коробке еще три кассеты с пленкой. Надолго хватит.

Мотя был растроган до слез, ни на какие подарки и поздравления он не рассчитывал. Думал дернуть по сто, и на том конец празднику.