Книга Ангел-истребитель, страница 30 – Донн Кортес

Забавная штука — отвращение к самому себе. Самая обманчивая из эмоций, маскируется лучше всех прочих. Человек, который ненавидит себя самого, редко способен это признать, поскольку такое признание оставит только два варианта — разрушить себя или измениться.

Если в зеркале ты видишь чудовище, нельзя взглянуть ему в глаза и сохранить после этого рассудок.

Стало быть, самоненавистники лгут сами себе. Каждый из разочаровавшихся, отчаявшихся отпрысков «бэби-бума» сороковых ищет, кого бы ему обвинить в том, что мир катится ко всем чертям, — кого угодно, только не себя, разумеется. Теперь вам ясно, почему американцы — нация юристов?

Так вот, какой-нибудь корпоративный упырь подает иск на какого-нибудь другого упыря, тот срывает злость на своей секретарше, та поднимает галдеж в магазине, а продавец, напившись после работы, выходит на улицу и бьет меня в морду.

И я не испытываю к парню, который меня ударил, ровно никакой ненависти. Нет, я смакую свой гнев, я наслаждаюсь им. Я добавляю его ко всей той злости, которая успела во мне накопиться, пусть себе растет. Пусть давление превратит ее в ненависть. И когда эта ненависть спрессуется в твердую маленькую пулю, я выйду на улицу, отыщу корпоративного упыря… и верну ему должок.

Ведь все началось именно с него, не так ли?

При помощи фанеры, изоляционной пены и листов черного полиуретана Джек переоборудовал подвал бунгало в камеру пыток, превратив его в наглухо запечатанный полый куб с превосходной звукоизоляцией. Никки редко туда спускалась, но теперь стояла у подножия лестницы, перед закрытой дверью.

Джек был наверху, просматривал файлы Джинна-Икс. Обыкновенно на этой стадии процесса Никки занималась бы проверкой добытых сведений — отыскивала бы улики на местах погребения жертв или в доме убийцы. Джек не посылал ее на дело, не убедившись, что пленник не пытается заманить их в ловушку или просто не тянет время.

На этот раз, впрочем, все было иначе: Джек выполнял проверку сам, при помощи компьютера. Этим, однако, разница не ограничивалась.

Никки отперла дверь и приоткрыла ее.

Обнаженный Джинн-Икс был примотан цепью к хромированному стулу, который Джек намертво привинтил к полу. Его запястья были прикованы к цепи, обмотанной вокруг груди, а лодыжки — к ножкам стула. Детский резиновый мячик с продетой насквозь веревкой служил кляпом. Единственным источником света была приоткрытая дверь; когда Никки показалась на пороге, голова Джинна-Икс задергалась, его лишенные век глаза заметались в тщетной попытке моргнуть. Он замычал что было сил.

Никки сделала шаг внутрь. Включила лампу на небольшом столе, прикрыла дверь.

— Итак, — сказала она, — ты из бэби-бумеров, людей сорок пятого — пятьдесят пятого годов рождения. Сам ты хоть понимаешь, какая это нелепость?

Она уселась на стул, которым обычно пользовался Следователь.

— Должна сказать, я терпеть не могу засранцев, которых мы обычно казним, но я хоть могу их понять. Их хлебом не корми, дай помучить женщину, вот так просто. Остальным, по большей части, время от времени нравится поиграть в насилие, но у этих козлов все иначе, у них мозги набекрень, в своих играх они заходят слишком далеко. Это патология, но я их понимаю. А с тобой все иначе — ты убиваешь людей определенного возраста, и других причин тебе не нужно. Может, ты просто псих?

— Нннн! Нннн!..

— Да, да. Не воображай, что я мечтаю услышать, будто пришельцы, или сам Сатана, или твоя мертвая бабушка приказали убивать именно их. По большому счету, мне на это наплевать, ясно? Ты убивал; ты рассказал Джеку, где, как и когда; проверив несколько мелких деталей, мы положим конец твоим долбаным страданиям.

Глаза Джинна-Икс были двумя залитыми кровью, дрожащими шарами. Отвернувшись, Никки открыла сумочку.

— Ладно, ладно, погоди секунду… вот. — Из сумочки она достала склянку «Визина».

— Откинь голову назад… Отлично.

Никки покапала в каждый из его глаз, и Джинн-Икс благодарно замычал.

— Слушай, я хочу задать тебе один вопрос, — сказала Никки. — У меня получается хуже, чем у Джека, но если ты сможешь ответить мне прямо, возможно, я смогу что-то для тебя сделать. Может, отправлю кому-нибудь твое последнее «прости». Тебе это интересно?

Он кивнул.

— Ага, еще бы ты сказал «нет». Только лучше не лги мне, ублюдок.

Встав, она зашла ему за спину и развязала кляп. Джинн-Икс тут же выплюнул мячик.

— А если солгу? — спросил он. — Что ты станешь делать? Ударишь меня?

— Ничего я не сделаю. Просто расскажу Джеку.

Джинн-Икс еле слышно хмыкнул.

— Ох, не думаю. Ты задашь свой вопрос мне, а не ему по одной лишь причине: не хочешь, чтобы он об этом знал. Не знаю, смогу ли я так просто взять и подставить старого доброго Джека…

Он начал смеяться — взахлеб, тонким голоском, на грани истерики. Никки пришлось сдерживаться изо всех сил, чтобы не заорать: «Заткнись!»

Где-то с минуту спустя Джинн-Икс утих и лишь тяжело дышал.

— Прости. Прости, — выдавил он. — Давай, задавай свой вопрос.

Никки смотрела на него в упор.

— Когда Джек… допрашивал тебя, на него это как-то действовало?

Он встретил ее испытующий взгляд не дрогнув. Губы медленно сложились в улыбку.

— Ясно. На самом деле ты хотела спросить, нравится ли ему это?

Никки бесстрастно взирала на него, ничего не говоря.

— Значит, тебе захотелось выяснить, как далеко он зашел, я прав? Можешь ли ты доверять ему по-прежнему или уже нет. Вот это прикол. Я врубаюсь, этот вопрос тебя ой как неспроста мучает…

— Не вешай мне…

— А вдруг он возьмет да и перейдет на сторону плохих парней, так? Вдруг у него тоже «мозги набекрень»? Или, может, глубоко внутри все мужики так устроены? Вообрази; просыпаешься ты как-нибудь ночью и не можешь шевельнуть ни рукой, ни ногой, в глаза тебе бьет яркий свет, и настала твоя очередь отвечать на вопросы…

— Я сказала, не вешай мне на уши лапшу! — Никки дала ему крепкую пощечину. Джинн-Икс издал громкий вопль восторга и принялся смеяться, сотрясаясь и булькая сильнее, чем прежде. Никки выждала, затем протянула руку и взяла со стола с инструментами металлический молоток. Этим молотком она с силой ударила Джинна-Икс по колену. Смех обернулся криком.

В висках у Никки колотился пульс. Рука дрожала так сильно, что она выронила молоток. Навалилась слабость, и она оперлась о стену, испугавшись, что вот-вот потеряет сознание.

Джинн-Икс хныкал от боли. Сделав несколько глубоких вдохов, Никки постаралась взять себя в руки.

— Не так легко, как кажется, верно? — с трудом ворочая языком, проговорил Джинн-Икс.

— Заткнись.

— Я мог бы дать тебе такой ответ, которого ты больше всего боишься. Я мог бы сказать, что ему это нравится, что у него был здоровенный стояк все то время, что он отпиливал мои веки. Я бы соврал тебе, а ты бы поверила… но я не стану врать. Черт, как больно.