Книга Подрывник, страница 7 – Евгений Сартинов

— Заходите. Всё тут, похоже, ясно.

Через полчаса Астафьев вышел из четырнадцатой комнаты, и подошёл к другой, восемнадцатой. Из-за двери была слышна громкая музыка, что-то импортное, в ритме танго. Юрий постучался. Дверь ему открыла черноглазая девушка в коротком домашнем халатике, с торчащей снизу кружевами ночной сорочки. Астафьев сразу определил её возраст лет в двадцать семь, может даже больше — двадцать девять.

— Ну, чего надо? — спросила она не очень приветливо.

— Я из милиции.

Девица, откровенно рассматривающая Астафьева, заявила: — А по виду не скажешь?

Юрий удивился.

— Почему?

— Все менты, каких я только видела, удивительно нахальны и не симпатичны. А ты ничего, лапочка. Заходи.

Пройдя в комнату, она плюхнулась на единственную в этом помещении приспособлении для сна — широкую, практически квадратную кровать. При этом сорочка задралась куда выше колена, но хозяйка не сильно спешила её одёрнуть, предоставив гостю возможность рассмотреть свои очень даже красивые ноги. Да и сама она была ещё хороша: черные, выразительные глаза, чуть впалые щёки, пухлые губки. Но, при этом у ней не было какой-то ухоженности: вся косметика смыта, не очень чистые волосы забраны в пучок на затылке, да и сама она была какая-то уже слегка подержанная. Морщинки рядом с глазами, и небольшие тени под глазами уже обозначили свой неумолимый план на старение.

— Ну, и что вам надо от меня, — спросила девица, закуривая. После этого она всё же одёрнула свою сорочку.

— У вас тут сосед этой ночью повесился. В шестнадцатой комнате.

— Да что вы говорите!? — Как-то неестественно засмеялась девушка. — Это Егорыч то повесился?

— Да, а что вас удивляет?

— Странно, никогда бы не подумала на него. Такой кремень был, хоть на постамент вместо Ильича ставь. Хотя, слава богу, хоть пилить меня не будет больше. А то ни мафон не включишь, ни компашку не приведёшь. Сразу молотить тапком по стенке начинал.

— Вас как зовут? — спросил Астафьев, присаживаясь за единственный в этой комнате стол и открывая папку.

— Наташа.

— А фамилия.

— Официально значит? Пишите: Наталья Васильевна Соенко. А вас как зовут?

— Юрий. Юрий Андреевич Астафьев.

— Юра, — протянула Наталья, словно смакуя звуки. — Хорошее у тебя имя. Был у меня один Юрка, нежный был, как телёнок. Ты такой же, или нет?

Астафьев смешался.

— Не знаю. С телятами меня ещё никто не сравнивал. Скажите, вы давно знали своего соседа?

— Да с рождения. Я выросла тут, с дочкой Егорыча ходила в одну школу, правда она на три года меня старше. Он всегда был таким правильным, до тошноты. Не пил, ни курил. Всё меня жизни учил. Валька, я думаю, из-за этого и уехала от родичей подальше, в Железногорск, в общаге там сколько лет уже кукует. Задолбали они с матерью её своей моралью. Хотя и Валька тоже хороша, в последнее время такая сквалыга стала. Приезжала тут на днях, тоже меня как-то пыталась жизни учить. То не делай, это не делай! Учись иди!

Юрий решил, что это уже к делу не относится.

— А когда вы видели вашего соседа в последний раз?

— А, вчера последний раз и видела. Вернее слышала. Я пришла поздно, чуть под мухой, у подруги день рождения был. Ну, как обычно, с разгону душа требует музыки. Я и врубила «Комбинацию» на полную мощность. Так он тут же стучать в стену тапком начал. Манера у него такая, тапок снимает, и начинает долбить. Такой изуверский звук, квакающий какой-то.

— Во сколько это было?

— В час где-то, чуть побольше даже.

— И что было дальше? Вот он постучал, а потом?

— Да, что потом. Вырубила звук. Вернее — убавила. Не до этого было, что бы с ним ругаться.

Юрий внезапно догадался. Он понял, что сейчас чувствует свою собеседницу.

"Наверняка разведенка, до мужиков жадная. Готова отдаться хоть сейчас", — подумал Юрий.

— У вас был мужчина? — спросил он.

Этого она не ожидала, но, рассмеялась, и легко согласилась.

— Угадал, молодец. Был.

Она как-то потянулась всем телом, потом повторила: — Был. Так что нам было не до музыки, и не до ссор. Я убавила её, но совсем не выключила. С музыкой всё как-то лучше. Музыка — она всегда спасает. Так Егорыч сам потом шуметь начал.

— Как это? — не понял Юрий. — Опять стучать начал?

— Нет, ну, как объяснить? Просто, шум какой-то был. Вроде, как кричал кто там у него, что-то там упало, разбилось. Потом ничего, замолкло всё.

— Вы это хорошо расслышали?

— Да, тут стены то — одна деревяшка толщиной. Слышно, как тараканы по стенке носятся. Лёшка даже предложил в стену постучать — для прикола. Да я его отговорила. Егорыч противный, когда его достанешь. До милиции может дойти.

— Во сколько этот шум был?

— Часа в три ночи. Лёшка как раз на толчок собрался, я и запомнила.

Юрий всё это аккуратно записал. Потом попросил: — А этот ваш Лёшка, он сможет это подтвердить?

— Да хрен его знает, сможет он или не может. Я его первый раз видела, и наверняка последний. Телефона даже не взяла.

— Чего так?

— Да, по нему было видно, что мужик женатый. Что с него толку? Жена либо на смене, либо у мамы в гостях, вот он и оторвался по полной форме.

— С чего вы взяли, что он женатый? Расспрашивали?

— Нет, я про это мужиков уже не спрашиваю. Они после этого пугаются, словно я их уже женить на себе собираюсь.

— А, у него было кольцо на пальце? — попробовал угадать Юрий.

— При чём тут кольцо? Не было у него кольца, но это и так видно, когда мужик женат. Гладкий он весь — ест хорошо, вкусно, регулярно. Сам весь ухоженный, рубашки чистые, наглаженные, носки не воняют.

— Ты даже так их различаешь? — не удержался, и хихикнул Юрий.

— А что, разве не видно? Я вот, например, точно могу сказать, что ты у нас не женат.

Юрий смешался.

— У меня что, носки воняют?

— Нет, просто ты с мамой живёшь.

Теперь Астафьев удивился по настоящему. Он действительно жил вдвоем с матерью.

— Откуда ты это знаешь? — заинтересовался он.

— Что, угадала?

— Да, точно.

Она засмеялась.

— У тебя рубаха вон, хоть и новая, но старомодная — в полосочку, с маленьким воротником. Такую только мать могла купить, на два размера больше, чтобы можно было две майки одеть, а то мальчик мёрзнет. Я бы тебе такую простыню в жизни бы не купила. Тебе нужно что-нибудь приталенное, и яркое, а не эта серая муть.