Книга Легенда, страница 39. Автор книги Мари Лу

— Я бывал в лаборатории Центральной больницы и раньше. В ночь после Испытания. — Он хочет поднять руку, чтобы показать на глаз, но цепи со звоном тянут ее обратно. — Они что-то сюда ввели.

Я хмурю брови.

— В ночь твоего десятилетия? Что ты делал в лаборатории? Тебя же должны были отвезти в трудовой лагерь.

Дэй слабо улыбается, словно его клонит в сон.

— А я думал, ты умнее…

Я подавляю желание огрызнуться. Очевидно, солнце не выпалило в нем дерзость.

— А что с твоим коленом?

Дэй бросает на меня взгляд, сплошь пропитанный сарказмом, самый сфокусированный за сегодняшнюю встречу.

— И это тоже работа твоей Республики. Травму колена я получил в то же время, что и дефект глаза.

Я наклоняюсь и внимательно смотрю на него.

— Почему Республика так с тобой поступила, Дэй? Почему они хотели уничтожить Гения, получившего высший балл на Испытании?

Дэй поворачивает голову и недоуменно смотрит на меня.

— О чем ты говоришь? На Испытании я провалился.

Он тоже не знает. Конечно. Откуда ему знать? Я понижаю голос до шепота:

— Нет, не провалился. Ты получил высший балл.

— Это какая-то игра с сознанием? — усмехается Дэй. Он двигает раненой ногой и напрягается от боли. — Высший балл… хах. Я не знаю никого, кто когда-либо получал тысячу пятьсот очков.

Я складываю руки на груди.

— Я получила.

— Ты? — Дэй поднимает одну бровь. — Ты Гений с высшим баллом?

— Да, — киваю я. — И ты тоже.

Дэй закатывает глаза и снова отводит взгляд:

— Это смешно.

Я пожимаю плечами и отвечаю:

— Верить или нет — твое дело.

Дэй беспечно машет рукой:

— Не сходится. Почему я тогда не на твоем месте? Разве не в этом смысл вашего обожаемого Испытания? — Дэй хочет замолчать, однако, поколебавшись, продолжает: — Они ввели мне в глаз что-то жгучее, как яд осы. Разрезали колено. Скальпелем. Потом силой заставили выпить какой-то препарат, а потом… Я уже лежал в подвале больницы среди трупов. Но не умер. — Дэй снова смеется, его голос очень слаб. — Прекрасный день рождения.

Над Дэем проводили эксперименты. Теперь я в этом уверена и от одной этой мысли чувствую тошноту. Они хотели изучить его необычные физические способности, его быстроту и ловкость, поэтому разрезали его колено. Они дали Дэю выпить препарат, чтобы узнать, насколько слаб может быть его пульс, и решили, что он умер, когда его сердце на время остановилось. Они ввели что-то в глаз Дэя, чтобы понять, почему его зрение настолько острое. Все эти мысли пролетают в моей голове за секунду. Но это ведь не имеет смысла и идет вразрез с ценностями Республики. Зачем терять Гения? Испытание должно быть справедливым. Если получаешь высокие баллы, твоя судьба — нести благо обществу. Таков закон.

Или они увидели в Дэе нечто опасное? Искорку дерзости, мятежный дух, который живет в нем и сейчас? И правительство решило, что обучать Дэя гораздо рискованнее, чем отказаться от пользы, которую он мог принести? В прошлом году тридцать восемь детей, получившие выше тысячи четырехсот пятидесяти баллов, были объявлены Гениями. Я могу понять, почему Республика сочла возможным потерять одного, самого строптивого.

Но Дэй ведь не просто Гений. Он получил высший балл. Что же он такого сказал в устной части?

— Могу теперь я задать тебе вопрос? — Дэй поворачивает ко мне голову, вырывая меня из оцепенения.

Я глубоко вздыхаю и смотрю на него. — Теперь ведь моя очередь?

— Задавай. — Я бросаю взгляд на лифт, откуда только что вышла новая смена солдат. Поднимаю руку и приказываю стоять на месте. — Давай.

— Я хочу знать, почему они забрали Идена. Чума. Я знаю, что богатые не воспринимают ее всерьез: ежегодные прививки и все такое. Но ты никогда не задумывалась… никогда не задумывалась, почему чума не отступает? Или почему она возникает столь регулярно?

Я тут же поворачиваю голову к Дэю:

— Что ты хочешь этим сказать?

Он с трудом фокусирует на мне взгляд:

— Я хочу сказать… вчера, когда меня вытащили из камеры, я увидел на двойных дверях Баталла-Холл красный символ биологической опасности. Такой же я видел в Лейке. Почему этот знак появляется в бедных секторах? Как будто Конгресс знает что-то, чего не знаем мы. Чем они занимаются, что внедряют в секторы?

Я прищуриваюсь:

— Ты думаешь, что Республика намеренно отравляет бедняков? Дэй, ты говоришь опасные вещи.

Но Дэй не реагирует на предостережение. Его глаза лихорадочно горят.

— Поэтому им и понадобился Иден, верно? — шепчет он. — Чтобы посмотреть на результаты мутировавшего вируса. Зачем еще им нужен мой брат?

— Правительство хочет предупредить распространение новой болезни.

Дэй усмехается:

— Это бред собачий. Они его используют. Они используют его. Они используют его… — Дэй дважды моргает. Разговор его вымотал.

Внезапно я испытываю к нему жалость. Меня тошнит от прикосновений Томаса, но здесь, сидя рядом с Дэем, я не чувствую никакого отвращения. А ведь должна. Но оно все равно не появляется.

— Ты бредишь, — говорю я. — Такая ложь считается государственной изменой. Кроме того, с чего бы Конгрессу заниматься подобными вещами?

Дэй не сводит с меня глаз.

— Что ж, милая, взгляни на это по-другому. Откуда правительству знать, какие именно прививки делать вам из года в год? Они всегда действуют так идеально. Тебе не кажется странным то, что им удается произвести вакцину, которая точно подходит под тип чумы, возникающей в этот год? Откуда они все о ней знают?

Я отстраняюсь. Я никогда не задумывалась над нашими ежегодными прививками… у меня никогда не было причин в них сомневаться. Да и с чего бы? Мой отец работал за этими самыми двойными дверями, упорно трудился, отыскивая способы убить новый вирус. Нет, я больше не могу этого слушать. Я поднимаю с земли свой плащ, зажимаю его под мышкой и собираюсь подняться.

— Еще кое-что, — шепчет Дэй. Я замираю и смотрю на него сверху вниз. Глаза Дэя меня прожигают. — Ты думаешь, провалившихся детей отправляют в трудовые лагеря? Джун, единственными лагерями являются морги в подвалах больниц. Нас убивают.

Больше я не смею задерживаться. С ничего не выражающим лицом я поворачиваюсь и иду прочь от платформы, прочь от Дэя. Но сердце в груди громко стучит. Ожидающие у дверей солдаты, заметив мой злой взгляд, вжимаются в стену. Я не могу сдержать раздражения.

— Расковать его, — с отвращением приказываю я одному из солдат. — Отведите его в больничное крыло, пусть позаботятся о колене. Накормите его и напоите. Иначе он не переживет эту ночь.