Онлайн книга «Правдивый ложью»
Хорошо, что бодливой корове бог рогов не дал. Сам Федор тоже несколько приуныл. Пришлось пояснить ученику, что все это так, для людей, дабы они привыкли к его новому высокому титулу, ибо на самом деле… И напомнил про видение, о котором уже говорил царевичу. Лишь после этого он успокоился. Но я отвлекся. Так вот, усевшись на стольце, Годунов внимательно выслушал обе стороны, для начала задав несколько уточняющих вопросов. Последнее тоже по моей рекомендации. – Пускай тебе все ясно еще до начала суда и ты уже пришел к какому-то выводу, но все равно надлежит задать вопросы, да не простые, а такие, чтоб и те, кто стоит в толпе, тоже пожелали, чтоб ты решил именно так, а не иначе. Вот как ты мыслишь – кто за кого будет? – Оно и без вопросов ясно, – пожал плечами Федор. – Простецы за Живца, а те, кто сам холопов имеет, за Карачева. – Вот ты и задай такие вопросы, чтоб даже последние от боярского сына отшатнулись, – порекомендовал я. – Пусть Петр расскажет, в каком году и в какое время Живец якобы от него сбежал, да в какой одежде, чтоб стало ясно – врет Карачев. Главное, настроить народ соответственно твоему будущему приговору, чтоб у тебя получилось согласно с ним. – Так ведь оно и так будет согласно с ним, – не понял Федор. – Будет завтра, – кивнул я, – но не всегда. Ты, конечно, можешь просто решить дело в пользу Живца, оказав ему милость, но надо, чтоб твой суд был не только милостив, но и справедлив. Поверь, что последнее ценится народом куда выше, даже если приговор суров. Вопросы же и предназначены для того, чтобы все поняли твою справедливость. Федор уразумел. Народ возмущенно загудел уже после первых ответов Карачева, когда замявшийся боярский сын нехотя выдавил, что сбежал от него Живец в начале января позапрошлого года. Годунов тут же задумчиво произнес, что хорошо помнит, какие морозы стояли весь тот месяц, после чего уточнил: – А в чем же бежал сей холоп от тебя? Что за одежа на нем была? – Одежа добрая, – ляпнул Карачев. – Да что ж ты брешешь-то – кафтанец худой, и зипунок в заплатах, дыра на дыре, – не выдержал Живец. – Ежели бы не люди добрые, околел бы в ту же ночь. – И я подтверждаю оное, – решительно выступила из толпы зевак стоящая позади Живца крепко сбитая молодайка. – Онучи и те драные. Цельный день опосля ентого молодца в баньке выпаривала. – Ты, стало быть, его подобрала? – И суседи мои подсобляли, он же вовсе мерзлый лежал, волоком тащить пришлось. Не пропадать же христианской душе! У меня и самой хошь и не больно-то, ан куском хлеба поделилась. Допросили и соседей молодайки – Первак-шорник и Митяй-пекарь все подтвердили. – Ну, стало быть, у тебя оных кусков было поболе, нежели у Карачева, – развел руками Федор. – А Петр сын Микитин, видать, и такого куска опосля продажи десяти возов зерна не имел. Про десять возов Годунов загнул. По моей просьбе Игнашка накануне выведал у дворни, что в ту пору Карачев продал шесть возов. Но сделано это преувеличение было специально, в расчете на то, что боярский сын не выдержит и полезет поправлять. Так и случилось. – Брешут, государь! – завопил он. – Как есть брешут! – И принялся истово креститься, подтверждая свою честность. – Куда мене, токмо три али четыре. Толком ныне не упомню, давно было, но уж помене пятка. – Я не государь, а царевич и престолоблюститель, – строго поправил его Федор. – Государь нонича в Серпухове, а коль ты худо слушал, яко о том на Пожаре оповещали, пеня с тебя в полтину. – И кивнул подьячему. – Выпиши. – А яко с Живцом быти? – сразу приуныл боярский сын. – Да уж, чай, не забижу тебя, – успокоил его Федор и покосился вначале в сторону толпы, прикидывая ее настрой, а затем – вопросительно – в мою. Я кивнул, соглашаясь, что дальше оттягивать приговор не имеет смысла, и Федор произнес: – Надлежало б сызнова вернуть Живца к Петру Карачеву сыну Микитину, ибо тако сказано в кабальной грамотке, коя меж ними была составлена. Одначе в ней указаны не токмо права сына боярского на сего холопа, но и обязанности, в число коих входит давать ему одежу и корм для пропитания. Петр же сын Микитин того не сполнил. Невысокий сухощавый Живец поднял понурую голову и радостно уставился на Годунова. Карачев приуныл. – Но в милости своей я дозволяю Петру сыну Микитину самому избрати, яко лучшее. То ли разодрать челобитную Живца, но тогда уплатити ему, яко должно, за прокорм во все лета и тогда сызнова увести холопа на свое подворье, то ли собственноручно изодрать свою грамоту и отпустить Живца на волю. Решай, Петр Микитин. – Уплачу! Ей-богу, все сполна уплачу! – горячо заверил Карачев. – Быть по сему! – Последовал удар посохом в небольшой, но увесистый колокольчик, подвешенный на особом укреплении, установленном по правую руку от Федора. Живец до крови прикусил губу, и тонкая алая струйка скользнула вниз по подбородку, стыдливо прячась в небольшой черной бородке. Карачев же, повинуясь властному жесту царевича, опрометью кинулся к дьяку, уже державшему перо. – Да яко же оно, люди добрые?! – возмущенно выкрикнула неугомонная молодайка и повернулась к угрюмо ворчащей толпе. – Нешто вовсе правды нетути на белом свете?! А мне яко быти – мы ж с им год как повенчались?! Федор встревоженно повернулся ко мне. Я успокаивающе тронул его за плечо – мол, ничего страшного. Даже хорошо – народу свойственно кидаться из крайности в крайность. Чем больше он сейчас зайдет в одну сторону, тем сильнее будет обратная реакция. Лишь бы выслушали до конца, а вот с этим напряг. Вон уже выкрики раздаются: – Известно, ворон глаз выклюнет! – Правый суд токмо на небе бывает! – И батюшка его тож завсегда потатчиком дворянским был! Деваться некуда. Хоть и не хотелось себя засвечивать, а пришлось. Я склонился к уху Федора и шепнул: – Когда Карачев подойдет к Живцу, крикни, чтоб остановился. – Эвон яко гомонят – услышит ли? – А ты встань при этом да посохом оземь ударь, сразу умолкнут, – посоветовал я. – Но вначале отчитай бабу, чтоб слушала до конца. Только отчитывай сдержанно и с лаской, а уже потом оглашай. Федор в конечном счете не просто все выполнил в лучшем виде, но и перевыполнил. – Остановись, сын боярский Петр Карачев! – властно крикнул он, и толпа, как я и предсказывал, при виде вставшего на ноги престолоблюстителя разом умолкла. Успокоенный этим затишьем Федор, окончательно уверившись, что и дальше все пойдет как надо, повернул голову к молодайке и сурово попрекнул ее: – Эва, раскричалась тут. Ан мой приговор еще и не сказан толком. Где ж тебе правду услыхать, коль ты норовишь глас свой допрежь ее возвысить. – И укоризненно покачал головой. – Ай-ай-ай. Нехорошо, милая. – Он повернулся в сторону Карачева. – Ты погоди Живца уводити. Не твой он холоп покамест. |