Онлайн книга «Правдивый ложью»
Федор и Чемоданов озадаченно смотрели на меня. Отсмеявшись, я сжалился над ними и пояснил: – Мы ведь не указываем, где хранится эта утварь, верно? Оба молча кивнули. – Значит, взять ее можно отовсюду, где бы она ни была, включая… Казенный двор, а потому… Спустя минуту смеялись уже все трое, а Чемоданов даже прослезился от умиления и бросился целовать мне руку, заявив, что мудрее человека всю Русь обойди – не сыщешь. Руку я не дал, насчет мудрее тоже усомнился, но все равно было приятно. Да и слова Федора тоже: – В сравнении с тобой, княже, змий, что Еву соблазнил, простота голимая. – Червячок навозный, – охотно подтвердил я. – Такому орлу, как я, склевать его – делать нечего. Глава 22
Самый убыточный царский указ
Мой прогноз оправдался на сто процентов – ответил Дмитрий недвусмысленно и лаконично. Если совсем кратко, то суть его: «Хоть все вывозите». Как я и ожидал. Первым на очереди был Конюшенный приказ. Кстати, сразу оговорюсь, что насчет самих лошадок мы вели себя весьма скромно, отобрав с помощью моего Ахмедки всего-то с десяток арабских скакунов. А куда больше, если они, как заметил мой спец по лошадям, годились только для парадных выездов. Нам же, как людям практичным, подавай в первую очередь хорошие ходовые качества, хоть и в неказистой внешней упаковке. Остальные именно так и выглядели – с виду ничего особенного, но раз Ахмедка утверждает, что брать надо именно этих, – пускай. Зато казну все того же Конюшенного приказа мы подчистили изрядно, забрав с десяток роскошных седел, и поверьте, что цена каждому составляла далеко не одну сотню рублевиков. Даже тебеньки [77] у них и то были расписаны золотом и разноцветными красками. Про сами седла вообще молчу. Чего стоит, например, одно из них, поднесенное в дар Борису Федоровичу персидским шахом. В золотой оправе по краям, обтянуто бархатом, затканным золотом, и по ободкам все сплошь украшенное драгоценными камнями, причем разными – тут тебе и рубины, и сапфиры, и изумруды, чередующиеся с крупной бирюзой. Даже я, хотя абсолютно равнодушен к роскоши, поневоле залюбовался его красотой. Каково же было мое удивление, когда Федор ближе к вечеру того же дня вскользь заметил, что он дарит его мне. Мол, с него довольно и того, которое отделано серебром. Нет, седло, выбранное им, тоже было красивым. Возможно, оно выглядело даже несколько благороднее, с тончайшей гравировкой в виде цветов и птиц, а на луках чеканные изображения львиных голов, но, учитывая роскошь моего… Честно говоря, у меня глаза на лоб полезли. – Ты ничего не перепутал, Федор Борисович? – осторожно осведомился я. Годунов в ответ лишь слабо улыбнулся и пояснил: – То батюшкино, потому оно и милей моему сердцу. А тебе, яко первому воеводе и правой руке престолоблюстителя, надлежит иметь вид, достойный сего звания, а у тебя ныне эвон каковское, ровно у казака простого али десятника стрелецкого. И чепрак [78] тот, с цветками, тоже забери. – С цветками, которые из жемчуга, а в середине золотые вставки с драгоценными камнями? – уточнил я на всякий случай, хотя другого, чтоб «с цветками», попросту не было. – Его, – равнодушно кивнул Федор. – Мыслю, к эдакому седлу токмо таковский чепрак подойдет. Одарил он седлом и чепраком – правда, не в пример моему, а куда скромнее – и второго воеводу полка Христиера Зомме, чем растрогал старого служаку чуть ли не до слез. Однако, как я уже сказал, это все было вечером, а до раздачи подарков я еще успел встретиться с ювелирами, или серебрениками, как их тут называют. Их было пятеро – самые маститые во всей Москве. Задачу им ставил лично я, хотя и от имени царевича. Сколько мне требуется оправ – не уточнял, велев нашлепать столько, сколько есть у них золота и серебра. – Ежели самые простые надобны, дак оно можно и не за три дни, а за два управиться, – заметил старый Запон. – Отливкой давно не балуюсь, но коль надобно… – И чтоб размеры, оставленные под камни, были разные, – потребовал я. – Преимущественно от горошины до вишни. Запон почесал в затылке, прикидывая, затем оглянулся на остальных. Те степенно кивнули. – И с оным управимся. Лапки-держатели удлиним, вот и вся недолга. – И поинтересовался: – Так когда ж камни-то? – Завтра к вечеру, – твердо ответил я, уточнив единственное требование: – Главное, чтобы они крепко держались, вот и все. – Срамота, а не работа, – вздохнул Запон. – Нешто так можно… – Иногда только так и нужно, – кивнул я, и ювелир, поморщившись, махнул рукой. – Токмо за-ради Федора Борисыча, – недовольно заметил он. Я его понимал. Вроде бы выгодный заказ – тысяча перстней, то есть пахло хорошим доходом, но настоящему мастеру эдакий примитив и впрямь выполнять зазорно. Ну все равно что Федору Коню, под чьим руководством Москва обрела нынешние стены Белого города, заказать… крестьянскую избушку. Немудрено, что кое-кого из серебреников пришлось настойчиво уговаривать, и поддались они, лишь когда я пустил в ход тяжелую артиллерию – имя царевича. Перед нынешним авторитетом и популярностью престолоблюстителя ювелиры стушевались. В Постельный приказ я вообще не совался – там вовсю орудовала царица, которая в кои-то веки одобрила мои решения относительно такой «зачистки» царских запасов и теперь подгребала все, что только видела, причем настолько рьяно, что я порекомендовал Федору как-то урезонить мамашу – наглеть тоже ни к чему. К примеру, из домотканых местных материй взять не больше одной четверти от имеющегося, в конце концов такие действительно отыщутся в Костроме. Завозных – английские, фряжские, немецкие и прочие сукна – их не более половины, а касаемо особо дорогих – шелка, парча, бархат, аксамит и прочие – и вовсе ограничиться третьей частью. – Никак князь все для пресветлого государя Димитрия Иоанновича радеет, – зло прошипела она, но послушалась. А у меня на очереди были казначеи, которыми я собрался заняться сразу поутру. Их в Москве оказался всего один – второй укатил на поклон к Дмитрию. Но зато это был тот, который уже знал меня в лицо. Понятно, что перед повелением Годунова любой не дернется, но куда лучше, чтоб вдобавок имелось еще и личное знакомство. К нему мы с Федором отправились самолично, благо что он жил неподалеку от моего подворья – метров сто, не больше. |