Онлайн книга «Поднимите мне веки»
– Ты забыл перед вынесением приговора выслушать последнее слово обвиняемого, как это принято во всех европейских странах. Дмитрий перевел взгляд на Бучинского. Тот охотно закивал: «Принято, принято. Везде, везде». Не понравилось. Поворот в сторону Власьева. Надворный подскарбий тоже уверенно склонил голову в знак подтверждения. А что скажет Квентин? Но тот задумался и, по-прежнему потупившись, смотрел куда-то вниз. – Мы на Руси, – хмуро напомнил Дмитрий присутствующим, – но я всегда сказывал, что не след нам чураться хороших обычаев, кои водятся у иноземцев. Пускай будет так. Сказывай, князь. – Тайное у меня слово, – пояснил я. – Опять тайное, – недоверчиво протянул он, очевидно вспомнив обрыв над полноводным Сеймом. – Что делать, – вздохнул я. – Так уж оно получается, что по своей неугомонности мне иной раз удается выведать такое, что только втайне и сказывать. Он задумался. Э, так не пойдет. Это что еще за размышления? Пришлось добавить: – К тому же все прочие свой приговор мне уже вынесли, так что все равно ничего не переиначить, вот и получается, что мое слово может теперь повлиять только на твой голос. – И, понизив речь до шепота, добавил: – Видение мне было, государь… Сработало. Дмитрий повернулся к судьям и повелительно махнул им рукой, отпуская восвояси. – Квентин, – окликнул я шотландца, шедшего первым. Дуглас обернулся. – Никогда тебе не быть Робертом Бернсом [72] , – вынес я безжалостный вердикт. Кто это такой, шотландец, естественно, не знал, да и не мог знать, поскольку Бернс еще не родился, но истинный смысл моих слов почуял безошибочно. Вон как опустились плечи, словно на них взвалили центнер. А может, сразу два – даже с места не смог сдвинуться, продолжая стоять, пока шедший сзади Басманов не потерял терпение и не подтолкнул его вперед. А ты как думал, парень?! Предательство – само по себе тяжкая штука, а когда предаешь друзей – так и вдвойне, поэтому не каждому по плечу. Особенно поэтам. Глава 24
Торг – Ну сказывай, – с нарочитым равнодушием в голосе протянул Дмитрий, когда выходящий последним Власьев, сочувственно покосившись на меня, аккуратно закрыл за собой дверь. – Так что там у тебя за видение? – поторопил он меня, вновь важно усаживаясь на свой стул-кресло. Вид у государя был вальяжный. Ни дать ни взять эдакий русский барин, согласившийся на досуге поглядеть на какую-то придумку провинившегося холопа, пытающегося этим изобретением скостить неминуемое наказание. Король-победитель, ядрена вошь! А я, стало быть, пленник в цепях, который сейчас, согласно сценарию, должен рухнуть на колени и униженно молить о пощаде. Только вот сценарии, «красное солнышко», пишу здесь я – уж извини. Молод ты ишшо, чтоб их сочинять, да и словов таких, поди, не слыхал, куда тебе. На секунду мне даже стало чуточку жаль разрушать его иллюзию, хотя он сам во всем виноват – слушать тогда ночью нужно было повнимательнее, когда я предупреждал его о последствиях. – Про тебя, – коротко ответил я. – Виделась мне твоя опочивальня и как ты в ней силишься… Подробности рассказывал недолго – он оборвал меня уже на четвертой или пятой фразе, и до конца описать его мужскую несостоятельность не получилось. – Ты в своем уме, князь?! – заорал он, вскочив с кресла и кинувшись на меня чуть ли не с кулаками. Вот так уже лучше. Вид разъяренный, вальяжности и в помине нет, что автоматически показывает, насколько высоко Дмитрий оценивает альковные дела. Эх, милый, а ведь это только начало. То ли еще будет. – В своем, – кивнул я и невинно поинтересовался: – А ты хочешь сказать, что видение лжет? – Хочу! – с вызовом заявил он. Прозвучало это столь твердо, что я на миг даже усомнился в действенности зелья бывшей ведьмы. Вдруг, учитывая, что она таким давным-давно не занималась, и впрямь забыла положить какой-то компонент, или смешала как-то не так, или… Да что угодно. Но и деваться некуда – затянул песню, так допевай, хоть тресни. – Что ж, мое видение легко проверить, – пожал плечами я. – Какая ж девка откажет своему государю? – А зачем? – искренне удивился он, начав возвращаться к прежнему вальяжному состоянию и наотрез отказываясь верить, что он может допустить сбой в ночных усладах. – Я и без того ведаю, что… – …у тебя все в порядке, – подхватил я и возразил: – Только вот в чем беда – мои видения мне еще ни разу не солгали. – А может, ты еще лик девки узрел, коя меня так умучила? – надменно усмехнулся он. – Покамест такие не встречались, так даже любопытно – где ж такая неугомонная сыскалась? Вот оно что. Оказывается, ты даже толком не понял, о чем я веду речь. Ну что ж, поясним… – Что до лика, то прости, государь, не разглядел я его. Темно было. Одна лампадка в углу, а с нее света меньше, чем с козла молока. А может, мне и умышленно лица не показали, – принялся размышлять я вслух. – Намекали тем самым, что никакой разницы нет и, с кем ты ни ложись, все одно. – Ты о чем? – насторожился он. – О том, что не умучила она тебя, – пояснил я. – У тебя с ней вообще ничего не вышло. Ни разу. – То есть как – ни разу? – вновь не понял он. – А вот так, – развел руками я. – Да и с другими тоже не выйдет. – И припечатал: – Никогда! Дмитрий не ответил. То ли осознавал суть катастрофы, то ли… Для верности пришлось добавить: – Да этого и следовало ожидать. Помнишь, как я его в твоей опочивальне веревочками-жизнями обмотал и подпалил, а он в кисель превратился? – И что? Так и есть – не дошло. – Ничего, кроме одного – это ж твой… был. А уж видение подсказало, что вся моя ворожба сбылась в лучшем… Договорить я не успел – он буквально на глазах побледнел, после чего вскочил и опрометью кинулся к двери, но у самого выхода остановился и, повернувшись ко мне, выдохнул: – Ну гляди, князь. Ежели токмо… Я тогда тебя… – и был таков. Ну слава тебе господи! Дошло наконец-то. Теперь оставалось только ждать. С минуту никого не было, но долго побыть в одиночестве мне не дали – вошел Басманов. Лицо озадаченное, брови чуть ли не выше лба, и даже борода приобрела вид вопросительного знака, но ничего не спрашивал, молча уставившись на меня. |