Книга Порочный круг, страница 27 – Михаил Черненок

— Выходит, для той же немецкой винтовки можно самому сделать патроны?

— Невозможного ничего нету. У немецкого патрона лишь одна закавычка. Капсюльное отверстие у него по диаметру меньше нашего. Стало быть, наш отечественный капсюль в немецкую гильзу не вгонишь, ежели не расширить для него место.

— Как это сделать?

— На токарном станке можно расточить отверстие… — Слабуха словно осекся.

— Вам приходилось растачивать? — заметив его «оплошку», быстро спросил Бирюков.

Старик затянул с ответом, но все-таки сказал:

— Давно было, еще в пятидесятые годы. По просьбе Манаева растачивал десятка полтора немецких гильз. Тогда я токарничал в мехмастерской, ну и… чего душой кривить, не смог отказать председателю колхоза в таком пустяке.

— Значит, Манаев уже в пятидесятые годы постреливал такими патронами? — еще не веря в удачу, опять спросил Антон.

Слабуха угрюмо хмыкнул:

— Ежику понятно, что не для елочных игрушек Иван Данилыч готовил те гильзы.

— Тимофей Григорьевич, — внезапно заговорил Слава Голубев, — помните; лет десять назад вы угощали меня зайчатиной и мы долго беседовали о винтовках?..

Старик исподлобья глянул на него:

— Ну, припоминаю.

— Что ж вы в тот раз мне этого не рассказали?

— Ты о патронах не спрашивал. Тебе хотелось узнать, у кого из карауленцев есть немецкая винтовка, а я таковой в Караульном не видел.

— Но ведь гильзы Манаеву растачивали до того разговора. Могли хотя бы намекнуть…

Слабуха качнул головой:

— Ух, какой смелый!.. Что в ту пору от моего намека изменилось бы? Манаев тогда председателем колхоза был в самом расцвете. Пусть ты даже и нашел бы у него винтовку, все равно ни шиша с ним не сделал, а мне в отместку за «намек» житья бы не стало. Иван Данилыч не таких соколиков, как я, в бараний рог скручивал.

— Если бы милиция тогда изъяла винтовку, убийство в Выселках не совершилось бы.

На угрюмом лице Слабухи появилась растерянность:

— Да у Манаева, возможно, этой винтовки и не было.

— То есть как не было?..

— Вот так, обыкновенно… Иван Данилыч говорил, что те гильзы нужны какому-то другу.

Голубев, похоже, хотел что-то возразить, но Бирюков остановил его:

— Хватит, Слава, рассуждать на тему: «Что было бы, если»… — И вновь обратился к старику: — Тимофей Григорьевич, можете точно вспомнить, в каком году растачивали гильзы?

Старик задумался:

— А в каком была хрущевская денежная реформа?

— По-моему, в шестьдесят первом.

— Разве не в пятидесятые годы?

— Нет, — Антон, пошарив по карманам, нашел пятирублевую купюру и показал Слабухе: — Смотрите, тысяча девятьсот шестьдесят первый год указан.

— Без очков мелкие буквы не различаю, — Слабуха виновато вздохнул: — М-м-мда, значит, обмишулился я. Не в пятидесятых годах это было, а в январе шестьдесят первого. Почему запомнил? Манаев мне за работу бутылку поставил. И покупал ее уже за новые деньги. Старыми поллитровка стоила двадцать один двадцать. Иван же Данилыч заплатил всего два рубля двенадцать копеек. Мы еще посмеялись с ним, дескать, совсем водка подешевела, почти задарма пьем.

— Фамилию или имя того друга, которому делал гильзы, Манаев не говорил?

— Об этом не было разговора. После работы прямо в мастерской быстренько распили поллитровку и разошлись.

— Других «винтовочных» заказов не выполняли?

— Еще формочку для отливки пули вытачивал. Провозился долго — надо было калибр тютелька в тютельку соблюсти. Но все-таки сделал удачно.

— И все?..

— Все. Чего не было, про то сочинять не стану. — Старик хмуро посмотрел на часы. — Как бы мне председателя не проворонить. Он, неугомонный, круглый день челноком туда-сюда мотается…

— Сейчас следователь запишет ваши показания и можете быть свободным, — сказал Антон. — Кстати, если насчет арендного подряда хотите с председателем переговорить, то Виталий Ложников согласился взять вас напарником.

Слабуха вроде повеселел:

— Раз согласился, то станем работать. Лишь бы поскорее Анну Клепикову, чтоб ей тошно стало, на пенсию выгнали. А то опять с оплатой не разберешься.

— Она ведь теперь не главным бухгалтером…

— Эта баба и в экономистах прежнюю политику зажима крестьянина гнет.

— Тимофей Григорьевич, а у Водорьяпова с Клепиковой не было стычек по оплате? — внезапно спросил Бирюков.

Старик пожевал губами:

— Видишь, в чем тут дело… Леня наизусть знал все законы. Анна Ивановна, бывало, чуть против него взбрыкнет, он сразу — параграфом ее по носу! И деваться бабе некуда. Леня ушлый насчет этого был. К физическому труду, прямо скажу, с ленцой относился, но по части законов и пронырливости равных Водорьяпову в Караульном не было. Оттого Клепикова и не задирала перед ним хвост.

— Лично вы хорошо его знали?

— Неплохо. В первый год, когда Водорьяпов здесь объявился, он квартировал у меня. Ждал, пока колхозный дом достроят. Дело к зиме катилось. В одно из воскресений старуха моя в райцентр уехала, внуков проведать, а я по первому снежку отправился утречком с ружьишком зайцев потропить. Завлекся на охоте до темноты. Вечером вхожу в избу — холодрыга, хоть волков морозь. А квартирант мой завернулся в овчинный тулуп и на диванчике кемарит. Спрашиваю: «Леня, ты что это печку не протопил?» — «Дровишек, Григорьич, наколотых не нашел». — «Чурок пиленых — полон двор, топор — в сенях. Взял бы да наколол». — «Об этом, Григорьич, я не догадался»… — Слабуха исподлобья с усмешкой глянул на Антона. — Видишь, какой «недогадливый» на физическую работу был…

— А как Водорьяпов к директрисе Дома культуры относился?

— В то время, когда у меня квартировал, никак. Вроде бы косил на Изольду глаз, но не ухаживал за ней. Это они снюхались после смещения Манаева.

— В селе что-нибудь говорят об убийстве Водорьяпова? — снова задал вопрос Антон.

— В первые дни ничего не говорили. Теперь несут всякую околесицу.

— Что, например?..

— Сошлись вроде бы на том, будто городские таксисты прибили Леню за старые грехи.

— От кого вы слышали?

— От мужиков, с которыми могилу копал. Им же вроде Иван Данилыч Манаев такую байку рассказывал.

— Сами не верите в такое?

Старик пожал плечами:

— Тут хоть верь, хоть не верь. Три года с лишком Водорьяпов жил в Караульном, не тужил. Стоило за арендный подряд взяться — на тебе, Леня, подарок ко дню рождения…

Колхозная контора постепенно стала заполняться служащими. Захлопали двери кабинетов, в коридоре послышались голоса. Видимо, закончилась утренняя планерка.