
Онлайн книга «Шальная музыка»
— Интересно, следственные работники испытывают удовольствие от своей работы или ими движут иные мотивы? — Видите ли, Валентин Александрович… — Бирюков задумался. — Следователь, получающий от своей работы удовольствие, — человек не вполне нормальный, более того, опасный. Что касается движущих мотивов, то пожалуй, основной из них — это восстановление попранной справедливости. — Справедливость легко нарушить, но значительно труднее восстановить. — Правильно. Зато, когда порок наказан, наступает чувство удовлетворения от того, что зло пресечено и быть может, больше не повторится. — Извините, но в основном вы срываете вершки. Корни же преступные остаются. — К сожалению, так. На ликвидацию всех корней у нас не хватает сил. Если они укреплялись десятилетиями, то как же их вырвать одним махом?.. Езерский вздохнул: — Вам приходилось бывать за границей? — Нет. — Почему? — Во-первых, даже туристические зарубежные поездки оперативным работникам милиции раньше были запрещены, а во-вторых, меня туда никогда не тянуло и теперь не тянет. — Напрасно. Как ныне модно стало говорить, за бугром есть что посмотреть и чему поучиться. Я побывал в очень многих странах, но нигде не видел такого разгильдяйства, как в родном Отечестве. Приезжая домой в отпуск, каждый раз поражался беспечному благодушию соотечественников и творящимся здесь безобразиям. При полунищенском существовании народа — вызывающая роскошь руководящей элиты!.. Прямо как в Древнем Риме, воровство и взяточничество у нас стали почти узаконенной привилегией знати. Даже милицейские генералы и те заворовались! Отчего это?.. — От упомянутого вами благодушия. Точнее сказать, от беспросветной апатии народа. Мы ведь до самого последнего времени жили не по законам здравого смысла, а по историческим предначертаниям гениальных вождей, ведущих страну от победы к победе. — Социализма?.. — Разумеется. — Это при пустых-то полках магазинов? — Ну тут дело принципа, которым мы никак не можем поступиться. — Да-а-а… — Езерский опять вздохнул. — Грустно жить в апатичном обществе. Уже не секрет, что, скажем, те же коррумпированные генералы преследовали честных людей, стремившихся сделать государству пользу. Не вредительство ли?.. — Нет, элементарная подлость. Обгадившийся человек как рассуждает?.. Если у меня не вышло остаться честным, то куда ты прешь, зараза?! Принципиальность порядочных людей раздражает преступника, оскорбительна для него даже по личным соображениям. — В прессе несколько раз мелькало сообщение, будто бы жив бывший следователь-лейтенант, который издевался над академиком Вавиловым. Теперь — полковник в отставке. Имеет роскошную столичную квартиру, получает хорошую пенсию, грудь в орденах. Интересно, как он себя чувствует? — Думаю, неуютно. — Почему бы не посадить его за решетку, чтобы осознал на какие адские муки обрекал невинных людей? — Я совершенно не знаю этого человека. — А если бы знали, что он негодяй, да будь ваша власть?.. — не отставал Езерский. — Определил бы ему такую пенсию, чтобы еле-еле сводил концы с концами. Но сажать за решетку не стал бы. Я против лозунга: «Кровь за кровь». — А как же насчет ответственности?.. Ведь безнаказанность развращает… — Все в свое время. После драки глупо кулаками махать. Езерский замолчал, и Антону показалось, что Валентин Александрович с ним не согласился. Впереди замаячили пригородные строения Новосибирска. Сразу возрос поток встречных машин. Большой город словно выдавливал из себя ревущий и фыркающий копотью длинный хвост. Общежитие «Северянки» отыскали быстро, однако, по словам приветливой старенькой вахтерши, Люба Зуева не так давно куда-то ушла с подружками и сказала, что вернется только к вечеру. — Горе у нее, брата похоронила, — доверительным шепотом сообщила Бирюкову вахтерша. — Переживает сильно. Да чего теперь поделаешь? Люба крепкая девушка, одолеет беду. — Как она здесь живет? — спросил Антон. — Четверо их в комнате. Все скромные подобрались, дружно живут. По содержанию комнаты и по поведению самые лучшие из всего общежития. — Ваше общежитие полностью женское? — Полностью, да что толку. Есть такие росомахи, хуже парней. Нервные — слова не скажи, А Люба всегда спокойная. И братец, инвалид, у нее хорошим был. Часто сюда заходил… Скучающей от безделья старушке очень уж хотелось поговорить, но Антону жалко было тратить время попусту. Предстояло еще срочно выяснить, каким образом магнитофон Зуева попал к внуку дачного сторожа Натылько. Посмотрев на Езерского, Бирюков спросил: — Что будем делать, Валентин Александрович? — Ждать Любу, — быстро ответил тот. — А если мы с вами еще в одно место скатаемся? — К вашим услугам. Антон глянул на часы — внук должен был уже прийти из института домой. Когда сели в машину, Езерский спросил: — Маршрут?.. — Сейчас в Горсправке узнаю домашний адрес Изота Михеича Натылько… — Нашего сторожа из кооператива? — не дал договорить Валентин Александрович. — Его. — Найдем без Горсправки. Недавно мне приходилось подвозить Михеича. Дом рядом с Главпочтамтом. — В таком случае — прямо туда. В квартире бывшего шкипера царил переполох. Родственники Изота Михеича все были в сборе и активно готовились к переезду. Лысоватый, похожий на отца Николай, то и дело вытирая тыльной стороной ладони потный лоб, разбирал полированный шифоньер. Внук Павлуша — высокий голубоглазый парень в тельняшке укладывал содержимое книжного шкафа в мешки. А сноха, плотная волевая женщина в служебном синем халате с эмблемой гастронома, ловко, по-мужски затягивала ремнями завернутый в целлофан огромнейший тюк. Бирюкова она встретила агрессивно-настороженно. На вопрос о магнитофоне вспыхнула: — Еще чего! Какой магнитофон?.. — Японский «Националь», — спокойно ответил Антон. — А китайский не надо?.. — Сноха широко развела руки, будто показывая комнату. — Можете обыскивать! Иностранных магнитофонов у нас нет и не было. — Мама!.. — строго сказал Павлуша. — Что мама? Что мама?! — Не обманывай. Я тебе говорил, что оставил магнитофон у деда на даче. — Он уже в милиции, — сказал Антон. Внук растерялся: — Кто, дед?.. — Японский «Националь» краденым оказался. |