Онлайн книга «Чумная экспедиция»
|
– Приметило тебя его сиятельство, Николаша, - сказал Левушка. – Еще бы он меня не приметил… Да что проку? - задал не имеющий ответа вопрос Архаров. - Не первый год слышу - окажи себя, будь на виду! А все в капитан-поручиках хожу. – Французы называют сие «шанс», - блеснул подхваченным в какой-либо гостиной словечком Левушка. – Да шел бы ты, Тучков, со своим шансом знаешь куда? – Экий ты с утра несговорчивый! С тем Левушка и отъехал от насупленного Архарова. – Да, я таков, - буркнул вслед Архаров, а затем про себя ругнул графа так и разэтак. И чего подъезжал? Путного сказать-то нечего, а обнадеживать попусту… Надоело. И такой вот, недовольный, он ехал и ехал, прислушиваясь к разговорам сослуживцев, однако в них не встревая. И только одно сказал, прищурившись на солнце: – Пора бы привал делать. – Приказа не было, - огорченно напомнил Левушка. На него временами такое нападало - быка бы съел без соли. Бредихин пошучивал - растет-де дитятко. А тут с раннего утра в седле, да после единственной миски солдатской каши… – Скоро вторая чумная застава, - сказал Бредихин. - Славно граф Брюс постарался - как цепью Москву огородил. От самой Твери начал… Со стороны обоза широкой рысью подъехал грузный всадник в расстегнутом кафтане - Матвей Воробьев. Он сидел в седле неловко и, судя по всему, был вопреки всем благим намерениям не слишком трезв. – Так что же - нас теперь только в Москве кормить будут? - предположил Бредихин. – Сие несносно! Без обеда я ни на что не годен, - прогудел Матвей. Левушка всплеснул руками, изображая радостное удивление: – Матвей Ильич, и вы в седле? Как отважились? – Ногу в карете отсидел - вот и отважился. Встряхнусь, думаю. В Москве-то не до верховых прогулок будет. Нас, докторов, тут же к делу приставят, - с определенной гордостью заявил Матвей. - Там сам Самойлович лечит! Вот у кого учиться да учиться… – А не боязно, Матвей Ильич? Мы-то, может, и до конца поветрия близко к зачумленным не подойдем, а вам-то с ними чуть ли не спать… - в Левушкином голосе было сплошное чистосердечное сожаление, но Архаров услышал и отчетливую нотку ехидства. Матвей поднял вверх указательный перст: – Уксус! Первое дело - все через уксус пропускать и уксусом обтираться. Вот зараза и не пристанет. – Вам, докторам, виднее, - согласился Артамон, - а все как-то ненадежно кажется: чума - и вдруг уксус. – Кабы так просто было, ее бы еще весной извели, а то - до осени в Москве застряла, - добавил Архаров. Но Матвей сделал вид, будто не слышит критики. – Еще уголь и обгорелое дерево, - такую загадочную рекомендацию дал он. - А также дым от них. Хорошо из навоза костры разводить. Можжевельник жечь. И Боже упаси что-то взять от зачумленного, хоть бы то был мешок золота! Архаров задумался. В рассуждениях доктора он уловил противоречие. – Мешок золота я бы взял. И в уксусе его промыл… Матвей уставился на Архарова и ахнул. – Не валяй дурака, Николашка! - прям-таки взревел он. - Подцепишь заразу - в тот же барак велю сволочь, где самая подлая чернь подыхает! – Будет вам пугать, Матвей Ильич. И так тошно, - попросил вдруг присмиревший Левушка. Перед последней чумной заставой граф Орлов оделся наконец, как подобало ему по чину, и возглавил колонну, призвав ехать с собой рядом сенатора Волкова. Тот без особого желания согласился. До Москвы оставалось - всего ничего. Всем было велено занять свои места - как положено на марше. Это было 26 сентября 1771 года. Движение колонны замедлилось. Она подошла к Камер-Коллежскому валу, который многие по привычке именовали Кампанейским валом, устроенному не сказать чтоб очень давно - тридцать лет назад. Он служил таможенной границей Москвы и имел шестнадцать застав, на которых проверяли ввозимые в город грузы, особое внимание уделяя табаку и спиртному - торговать ими имело право лишь государство. – Москва, что ли? - спросил Артамон Медведев. - Опять застава? Сколько, черт побери, можно?! – Это уж Тверская, - заметил Бредихин. Левушка, чтобы понять обстановку, выехал на обочину и далее - на косогор. Там он придержал коня, и вид у него был удивленный. Архаров порой ощущал в себе достойное малого дитяти любопытство. И касалось оно вещей неожиданных - как-то с четверть часа наблюдал за осой, искавшей выхода из застекленного окна. Он подъехал к Левушке и вместе с ним уставился на странное сооружение - вроде высоко поднятого над землей и бесконечно долгого грубо сколоченного стола шириной чуть ли не в сажень. На нем имелась и посуда - ушаты и лохани, как будто для угощения скота. Там, где остановилась голова колонны, стол размыкался, но проезд был загорожен рогатками - тяжелыми бревенчатыми сооружениями на колесах, и стоял пост полицейских драгун. Поблизости горел большой дымный костер. – Это что еще за диво? - спросил Левушка. Но Архаров и сам не знал. Служившие при заставе мужики откатили рогатки, перегородившие проезд. И стали вразнобой низко кланяться вельможам, которых углядели во главе колонны. Граф Орлов на Арапе, при полном параде, при орденах, поехал к рогаткам, следом за ним - сенатор Волков. За Орловым, Волковым и орловской свитой ехали измайловцы. Не доезжая, он придержал коня. Лишь теперь Орлов в полной мере осознал, что баловство окончилось. Впереди был враждебный город - из-за каждого угла могли полететь в колонну камни, мог и ружейный залп грянуть. Насколько в Санкт-Петербурге бунт был невозможен, настолько же он казался естественным для Москвы - разжалованной из российский столиц в обыкновенные города, полной недовольных, огромной и живущей каким-то странным, еще до конца не истребленным обычаем. Истории Григорий Орлов, понятное дело, не знал, однако уловил в воздухе некое веяние - а то почти столетней давности стрелецкими бунтами повеяло, теми, когда толпа, ворвавшись в Кремль, не смирялась, пока не отведает крови, а потом - будь что будет. Примерно то же самое ощутил и Архаров. Как если бы город, коего еще тольком не увидели, а только слышали и даже телом ощущали висящимй над ним и пронизывающий его сплошной колокольный звон, явил вдруг лицо - малоприятную рожу взъерошенного, пьяноватого и не скрывающего своих драчливых намерений, хотя и на миг присмиревшего мужика… Вдруг Орлов, словно рывком выходя из своего затянувшегося молчания, резко обернулся. – Какого черта! - заорал он. - Растянулись соплей, тащимся, как вошь по шубе! Бирюков, марш по бригадам, вели ехать плотнее. Ординарец кивнул и с места галопом поскакал выполнять поручение. |