Книга Окаянная сила, страница 51 – Далия Трускиновская

— Успел, стало быть… Успел… Всегда Бык хитрее меня был. Жаль, девушка, угостить мне тебя нечем, совсем я плоха стала, и людишки меня позабыли. Как поняли, что последние мои денечки настали — куда и подевались… Ох, тошненько мне пришло… Напала совесть и на свинью, как отведала полена!..

— Может, водицы тебе поднести? — спросила Алена, вспомнив, что у Карпыча в последние его часы утроба лишь воду принимала.

— А поднеси, — не столь попросила, сколь дозволила ведунья.

Поставив добытую из узелка укладку на стол, а узел примостив на подоконной лавке, Алена выскочила в сени. Когда же отыскала она ведрышко, сбегала на Северку, принесла воды и, с немалым трудом найдя в этом хозяйстве чистую кружку, приподняла Родимицу за плечи, то обнаружилось, что ведунья лежит под шубой без сорочки.

Тело у Устиньи Родимицы тоже оказалось гладким и на удивление чистым, так что непонятно стало Алене, откуда же идет скверный дух.

— Я и руду тебе сбросить могу, — похвасталась Алена. — Меня Карпыч обучил. Ему помогало. Есть у тебя рожок?

— Рожок-то есть, да что толку? — Родимица отхлебнула воды, но вдруг окаменела, потом по ней дрожь прошла, словно по испуганной лошади, и вода пролилась на грудь.

Алена хотела утереть ведунью хоть мохнатым рукавом, но так и замерла, не прикасаясь к ее по-молодому налитой груди.

На Родимице не было нательного креста.

— Не… бойся… — с трудом сказала ведунья. — Побудь… со мной… пока отойду… Я заплачу… у меня есть… и деньги, и всё… возьмешь…

— Нет! — вспомнив, о чем по дороге предупреждали грибницы, вскрикнула Алена. — Я так тебе помогу, Христа ради! Ничего не приму!

— А-а!.. Хра-а-а!.. — захрипела вдруг Родимица и закатила глаза.

Алена как стояла над ней, так и окаменела.

Белую гладкую кожу прямо на глазах усеяли крошечные алые точки, принялись расти, стали как семенной жемчуг — и Алена поняла, что это сочится кровь.

Ни с чем не сравнимую боль испытывала сейчас ведунья, которой Бог не посылал смерти.

Она мычала, хрипела, вскидывалась — и снова падала на скамью. Вдруг судорога приподняла ее и бросила со скамьи оземь. Руки ведуньи взлетели, сомкнулись на груди и стали раздирать грудь, чтобы одной болью заглушить и перебить другую.

— Смертушки мне… Смертушки!.. — простонала Родимица.

Страшный смрад изошел у нее изо рта.

— Господи Иисусе! — без голоса прошептала Алена.

— Доченька, пожалей!.. О-о-о!..

Родимица выговорила эти слова так быстро, что Алена не сразу и разобрала их. Боль дала ей крошечную передышку, как раз на два слова, и снова скрутила, и капли крови, сливаясь в ручейки, ползли по лицу и плечам, и разверзались неглубокие раны, в которых кипело и бурлило…

Алена опустилась рядом на корточки и, захватив в горсть подол, попыталась отереть хотя бы лицо Родимицы. Пальцы ее коснулись кожи и сами взвились, потом лишь Алена осознала, что это такое было. Родимица изнутри налилась жаром, и жар этот, испепеляя внутренности, выгонял наружу кровь.

Не могла Алена смотреть на это мучение, превышающее пределы сил человеческих.

— По-жа-лей!..

Черными язвами взялось тело ведуньи…

И не стало вдруг в Алене страха.

Она, отворачивая от смрада лицо, шагнула вперед, склонилась над Родимицей и протянула руку:

— Давай уж!..

Изъязвленная, окровавленная рука легла в ее ладонь.

— Прими… — прошептала Родимица, едва в силах приподнять голову.

И тут же голова эта со стуком рухнула на пол.

Тихий вой пролетел по избушке.

Бешено закаркали за окном вороны.

Алена, не чуя под собой ног, вылетела на двор, пронеслась к плетню и опомнилась уже на берегу.

В руке у нее был узелок, и смотрела на него Алена, не понимая, что это за вещь, кому принадлежит, как сюда попала. А другая рука была перемазана в крови.

Алена смыла речной водой кровь, смыла тщательно, вытерла о подол и торопливо зашагала вниз по течению.

Теперь старая ведунья могла помереть хорошей смертью — избавилась от ведьмовской силы, и приберет ее поэтому Господь. А как же быть Алене?

Кабы стряслось всё это год назад — помчалась бы Алена в Моисеевскую обитель к доброй игуменье Александре, та бы указала верный путь. Есть же на севере благочестивые старцы, что отчитывают и нечистый дух изгоняют! Но далеко была Моисеевская обитель, а ближе всего — та новая церковка, о которой толковали грибницы, с тем строгим попом, которого они уже невзлюбили.

Но, каков бы ни был поп, а благодатью обладать должен, решила Алена.

И заспешила — ведь наступил уж вечер, и если не выбраться засветло из леса, то недолго и помереть от страха.

Но темень пала вдруг на берег, словно сомкнулись ветви над берегами Шелони, образовав непроницаемый для света свод.

Алена подняла голову — стая ворон повисла сверху, как повисают в небе, сторожа добычу, хищные птицы — не шелохнувшись. Не собирались вороны на нее нападать, а просто висели себе, как подвешенные, и всё тут!

— Спаси и сохрани! — Алена, перекрестясь, пошла было далее, но остановилась, услыхав в малиннике сухой шорох. Это не мог быть дикий зверь — тот бы ломился с треском.

Она стояла, не зная, что бы это могло быть, таит ли опасность, а шорох между тем стоял спереди и сзади, и только со стороны воды вроде бы не доносился.

Поозиравшись, догадалась Алена глянуть себе под ноги.

Весь берег шевелился.

Алена стояла на пятачке, только-только ноги поставить, а вокруг клубящимся ковром лежали змеи, медленно завязываясь в узлы и вытягивая из тех узлов свои блестящие узорные тела.

— Отче наш, иже еси на небесех… — пробормотала Алена — и голос иссяк, горлышко перехватило. Змеи, как и вороны, не угрожали — просто явились и выплетали у ног чешуйчатые косы да выкрутасы.

Сверху — вороны, вокруг — змеи, одна дорога была теперь — в воду!

— Речушка, матушка! — не своим каким-то, рыдающим голосом позвала насмерть перепуганная Алена. Уж лучше ей было самой в воду броситься, в легкой смерти спасенье найти, чем ждать, пока змеи на нее кинутся — кусать!

— Ульяна я, — прогудело из глубины, — вода я, Ульяна…

Тут Алена и поняла, что пришла ее смертушка.

Вскрикнув, рухнула она среди змей и не знала, что змеи приняли ее на себя безропотно, смягчили удар, бережно уложили на берег и стали понемногу расползаться.

Длинная волна выкатила прямо к лицу Алены, лизнула щеку и отошла.

Из вороньей стаи выделилась одна птица, по виду вроде и не ворона, угольно-черная, с прямым, металлической синевы клювом. Она зависла над Аленой, трепеща широко раскинутыми крыльями, гоня ветер в ноздри.