Книга Противоядие от алчности, страница 56 – Кэролайн Роу

Ракель снова наложила повязку на рану на руке.

— Готово, отец.

— Отлично. Как только мы осмотрим рану на ноге, вы сможете принять свой новый облик.

— Какой? — удивленно спросил Жилберт.

— Облик монаха. Рясу скоро принесут. Вы наденете ее, а затем выедете под охраной двух дюжих солдат в замок Альтафулла, где будете скрываться столько, сколько потребуется.

— Но почему владелец замка согласится рисковать ради меня?

— Он многим обязан его преосвященству, хотя не знаю, чем именно. Возможно, это просто долг дружбы. Перевяжи ему ногу, Ракель, — сказал Исаак. — Мне нужно вернуться и закончить разговор с твоей матерью.

— Я не хочу уезжать отсюда, — сказал Жилберт, когда лекарь вышел из комнаты. — Но теперь я понимаю, что, оставаясь в этом доме, я подвергал опасности вашу жизнь. Именно поэтому я должен спрятаться под монашеским одеянием. Не могли бы вы принести мне вон ту коробочку со стола? — добавил он.

Ракель принесла.

Он открыл ее и вынул золотую цепочку.

— Возьмите это, — быстро сказал он. — Это свяжет меня с вами, что бы ни случилось. Я знаю, что вы должны выйти замуж, я тоже женюсь. Если я этого не сделаю, некому будет унаследовать мои земли. Но даже в этом случае наши души будут соединены, как звенья в этой цепочке. Носите ее и иногда вспоминайте обо мне.

Ракель взяла цепочку и выбежала из комнаты.

Но, когда Жилберт выехал на гнедой лошади из ворот дома Джошуа, Ракель вышла следом.

— Дон Жилберт, — сказала она. — Боюсь, ваше запястье перевязано недостаточно хорошо для долгого пути. Позвольте, я посмотрю.

Он вытащил руку из перевязи и протянул ее Ракели. Она быстро вытащила из рукава тонкую, изящную витую цепочку и быстро обернула ее вокруг его запястья.

— Пусть это защитит вас в пути, мой господин, — прошептала она. — Я буду молиться за вас.

В жаркий суматошный полдень из городских ворот Таррагоны выехал францисканский монах на гнедой лошади. Позади к седлу был привязан небольшой сверток. Никто не обратил внимания на монаха. Следом за ним, мирно беседуя, выехали двое солдат в дорожной пыли. Как только толпа поредела, лошадь монаха перешла на рысь, а затем — на легкий галоп. Солдаты, которых, очевидно, торопили неотложные дела, также пришпорили своих лошадей и не отставали от монаха.

Суббота, 3 мая

Всю ночь несчастная Ракель не сомкнула глаз, лишь на несколько мгновений погрузившись в сон. К счастью, в комнате, кроме нее, никого не было, поэтому никто не видел ее слез. Лишь когда во дворе защебетали птицы и солнце высоко поднялось над горизонтом, она перестала плакать. Она встала с постели, но не решалась покинуть комнату, пока обитатели дома спят, но оставаться в постели она больше не могла. Она умыла лицо, все в соленых слезах, а затем обтерлась губкой, словно страдание можно было смыть водой и стереть полотенцами. Потом надела свое самое простое платье и сюркот, строго зачесала волосы назад, одернула покрывало на постели, чтобы скрыть беспокойно проведенную ночь, и спустилась вниз по лестнице.

Повсюду ощущалась тишина Шабата. Стол в пустой столовой был накрыт еще вчера. На нем стояло блюдо с холодным рисом и блюдо с чечевицей, лежали сыр и хлеб. Все было накрыто льняными салфетками. Там же стояли два больших кувшина с холодным травяным отваром. Ракель налила себе мятного отвара и поднесла чашку к закрытому ставнями окну. Вдруг она почувствовала, что задыхается в этой темной комнате. Она поставила чашку на стол и попыталась открыть ставни.

— Позвольте мне помочь вам, — холодно произнес мужской голос у нее за спиной.

Она обернулась и оказалась лицом к лицу с Рубеном.

— Спасибо, — ответила она. — Здесь так душно, что мне трудно дышать.

— Это время дня приятно проводить во внутреннем дворе, — сказал он, открывая ставень. — Я собирался там позавтракать.

— Но я не хочу есть, — вздрогнув, ответила Ракель.

— Вы лучше меня разбираетесь в медицине, — сказал он. — Я думала, что вам следует что-нибудь съесть, но это не мое дело.

Уязвленная, она взяла со стола немного хлеба и свою чашку с напитком.

— Нам есть о чем поговорить, — сказала она. — Возможно, я присоединюсь к вам во внутреннем дворике, если там больше никого не будет.

— Не думаю, что нам есть о чем говорить, — сказал Рубен, и его лицо покрылось красными пятнами. — Но безусловно вы можете присоединиться ко мне.

— Что замышляет тетя Дина? — резко спросила Ракель.

— Заговор, — уныло ответил Рубен. — Я не хочу показаться грубым, и любой мужчина был бы счастлив иметь такую жену, как вы, но…

— Вы не хотите жениться на мне.

— Ну… — Он стал пунцовым от смущения. — Вы правы. Я не хочу жениться на вас. Я знаю, что вы были бы хорошей женой, но…

— Я тоже не хочу выходить за вас замуж, — сказала она. — И не потому, что вы мне неприятны, а просто…

— Тогда, наверно, вы тоже в кого-то влюблены, — сказал он уже дружелюбнее.

— Почему вы не можете жениться на той, которая вам нравится? — спросила Ракель.

— Она не столь богата, как вы, и не принадлежит к такой же семье, как вы. И она не так красива, как вы, но я думаю, что она очень милая и она любит меня. А вы — нет.

— Но как это вообще возможно? — спросила Ракель. — Мы же с вами сейчас впервые разговариваем. Но в любом случае я уверена, что этот брак не сделал бы вас счастливым.

— Что же нам делать? — беспомощно спросил Рубен. — Тетя Дина совершенно помешалась на этом браке.

— А дядя Джошуа?

— Не думаю, чтобы он очень настаивал.

— Ну вот. Я поговорю с отцом, а вы — с дядей Джошуа. Иначе эти две женщины все окончательно решат за нас, как только закончится Шабат. Я всю жизнь прожила с мамой, и очень люблю ее, но не думаю, что я хочу выйти замуж за человека, которого не знаю, и переехать к нему жить, как это когда-то сделала она.

Госпожа Эликсенда, аббатиса монастыря Святого Даниила и вышколенная дочь Церкви, а также представительница богатой и влиятельной семьи, ожидала у дверей кабинета архиепископа. Она была неподвижна и походила на мраморную статую. Рядом с ней стояли преподобная мать-настоятельница, сестра Марта и казначей таррагонского монастыря. Ее лицо было бесстрастным, но в душе она осознавала, какое сильное унижение ей придется испытать сегодня. К этому она не была готова.

Молодой паж архиепископа, поклонившись, пригласил их войти.

— Преподобная мать-настоятельница, госпожа Эликсенда, сестры, — обратился к ним дон Санчо. Женщины вышли на середину богато обставленной комнаты и склонили головы в приветствии. — Как удачно, — продолжал он, — что мы наконец смогли встретиться, чтобы поговорить о трудностях, возникших в монастыре Святого Даниила.