Книга Трепетные птички, страница 56 – Лев Портной

— Я хочу увидеть это. Если не понравится, возьмем ее с собою в «Балчуг».

— Ну, хорошо, — Вовик нехотя вытащил мобильник.

Светка отказалась принимать нас у себя, и Вовик договорился, чтобы она вышла из дома на улицу, где мы ее подберем и захватим с собою. Оказалось, она снимала квартиру в центре, на Таганке.

— Меня это не устраивает, — заявила я. — Звони и скажи, что мы поднимемся к ней домой.

— Зачем тебе это? — спросил Вовик.

— Я хочу посмотреть, как это происходит, — ответила я. — Хочу увидеть эту квартиру.

Он посмотрел на меня как на сумасшедшую.

— Зачем тебе это?

— Вов, очень нужно. Мне очень нужно, — промолвила я и, прильнув к нему, замурлыкала капризным голосом.

Он снова набрал Светкин номер и взялся ломать ее сопротивление. Угловым зрением я замечала невозмутимые крепкие затылки водителя и охранника и говорила себе, что мне наплевать на то, что они обо мне думают. Слушая Вовкины увещевания, я поняла, что он вот-вот потерпит фиаско, и вырвала из его руки трубку.

— Алло, Свет, это Вика. Ну, чего ты, в самом деле…

— Вик, да я не ждала никого! Сама как чухня выгляжу! В квартире бардак!

— Да перестань, Свет! Мы столько времени знакомы! Ну, пожалуйста, ну, прошу тебя! Понимаешь, к нам гости приперлись, надоели нам, как собаки! Ну, пожалуйста.

Она сдалась и назвала адрес.

Мы домчались так быстро, что переодеться она не успела и встречала нас, растрепанная, бледная, с воспаленными глазами, с постоянно шмыгающим носом, в трениках и футболке, заляпанных краской.

Квартира оказалась двухкомнатной. В узеньком полутемном коридоре стоял стул, на спинке висела мужская куртка, а подле стояли огромные черные ботинки «Camelot». Светка прижала палец к губам и, кивнув на закрытую дверь, шепнула:

— Там подруга работает. У нее сейчас клиент.

Я почувствовала некоторое разочарование, потому что представляла себе по-другому мужчин, посещающих дома терпимости. Холерики астеничного типа, непременно в костюмах, с галстуками, — такими рисовало воображение мужчин, которые тайком пробираются к проституткам.

А мужчина в спортивной куртке и «камелотах» может и не таиться, а идти в публичный дом, весело насвистывая, как в рекламе средства для повышения потенции.

— Проходите туда, — Светка показала на открытую дверь, в которую упирался коридорчик. — Прямо в одежде, там и разденетесь.

Стараясь не шуметь, мы прошли в комнату. Здесь обстановка оказалась именно такой, как я и ожидала. «Стенка» из ДСП со слониками и книжками из школьной программы на полках, небольшой диван, накрытый пледом, — все это напоминало о благополучии 70-х — 80-х годов ушедшего века. А теперь говорило о драме. Перемены застали врасплох, и хозяин не нашел иного способа выживания, кроме как превратить квартиру в притон. Какие-нибудь старички кое-как сводят концы с концами, прибавляя к пенсии разницу между ценами на аренду квартиры на Таганке и в Бутово, где они ютятся в маленькой комнатушке. А здесь на произвол блудливых сластолюбцев оставлены книги, наука которых оказалась не впрок, брошены фарфоровые слоники, которые не сберегли казавшееся незыблемым благополучие.

А может, старичков нет в живых. А их дочь, оставшись одна, не сумела приспособиться к самостоятельной жизни и теперь работает в соседней комнате.

Да, именно так я все это себе и представляла. И конечно же современная двуспальная кровать, занимавшая половину комнаты, являлась завершающим штрихом к сюжету чужой драмы.

Вот сюда и пробираются тайком астеничные холерики в костюмах, галстуках и кепи, надвинутых на глаза.

Я с мазохистским упоением «узнавала» картину, многие годы будоражившую воображение, и не сразу заметила нечто, что дополняло печальную историю неожиданным образом. Все пространство между диваном и стеной занимали поставленные ребром холсты на подрамниках. А в углу стояла деревянная тренога, накрытая мятой простыней, сквозь которую проступал четырехугольный контур. Я взглянула на эту простыню, захватанную перепачканными краской руками, перевела взгляд на Свету, на ее старенькую футболку и треники в пятнах, и догадка поразила меня:

— Это ты?! Ты рисуешь?! — воскликнула я.

— Да, — Света шмыгнула носом и, небрежно взмахнув рукою, добавила: — Это тоже все мое.

Только тогда я заметила полотна, украшавшие стены. Три ярких жизнеутверждающих натюрморта с цветами и еще две картины, о которых следует сказать особо.

Первая размещалась над изголовьем кровати. То есть над постелью, над тем самым траходромом или, как говаривал Вовик, «местом имения», подле которого стояла коробочка с презервативами и лубрикантами. На картине были изображены Мадонна с младенцем. Святая Мария, прервав шитье, устремила взгляд куда-то вдаль поверх голов внешних соглядатаев. А мальчик, широко расставив руки, прикрывал маму и ревностным взглядом смотрел непосредственно в глаза зрителя.

Он не был златокудрым ангелочком Рембрандта или да Винчи, он не был заморышем Боттичелли. Со Светкиной картины на зрителя пристально смотрел аппетитный мальчуган лет десяти-двенадцати. Поражал его взгляд, тревожный и волнующий. Взгляд отрока, еще не знающего о своей судьбе, но уже чувствующего, что на том пути, куда влечет его сердце, не сносить головы.

А пока он только ограждал свою мать от подозрительных незнакомцев.

Взгляд Мадонны был полон скорбного знания и суровой решимости. Это был взгляд матери, смирившейся с выпавшей ее сыну долей, взгляд матери, видевшей в каких-то незримых пока еще далях Голгофу.

Вторая картина находилась на стене слева от балкона. Она представляла собой вид из окна художника, городской пейзаж, выполненный в удручающе серых тонах. Но на ближнем плане, на краю подоконника, перед которым как бы находился зритель, стояла стеклянная банка с кистями, щедро напоенными розовой краской.

И вновь я «узнала» свой подростковый кошмар. Мрачный пейзаж за окном художника — именно такой осталась в памяти улица перед домом, где я провела свое детство.

Но розовые кисти внушали оптимизм. Вот сейчас вернется художник, и унылая акварель обернется всего лишь заготовкой. Несколько взмахов волшебною кистью, и мир за окном станет розовым, полным радости и счастья.

Я взглянула на Вовика. Он с крайне обескураженным видом таращил глаза то на Светкины творения, то на саму Светку, которая с застенчивой улыбкой ждала, что мы скажем, и шмыгала носом. И Вовик — конечно же! — нашелся, что спросить:

— Ты это, чего, простудилась что ли? — выдавил он.

— Да нет, это не простуда, — ответила Света. — Аллергия.

— Аллергия? На что? — переспросил он.

— На краски, — сказала она.

— На краски?! — изумился он. — А зачем же ты тогда рисуешь?!