
Онлайн книга «Рождение Венеры»
![]() – Юная госпожа, – обратился он ко мне, отвесив легкий поклон, – мы, кажется, друг другу не представлены. – Нет, – буркнула я, бросив на него быстрый взгляд. Лучики мелких морщинок вокруг глаз. Ну, значит, по крайней мере, он умеет посмеяться, подумала я. Но станет ли он смеяться вместе со мной? Я снова уставилась в пол. – Как поживают сегодня ваши ноги? – спросил он по-гречески. – Может быть, вам лучше у них об этом спросить? – ответила я голосом, в котором сама услышала ребяческую обиду. Я чувствовала, что мать наблюдает за мной, что она мысленно велит мне хорошо себя вести. И даже если ей не слышно, о чем мы беседуем, то по моей мимике она легко отличит ехидство от смирения. Он снова поклонился, на этот раз гораздо ниже, и произнес, глядя на подол моего платья: – Как вы поживаете, ножки? Наверное, радуетесь тому, что сегодня танцевать не нужно? – Он замолк. Потом поднял глаза и улыбнулся. – Вы тоже были в церкви. Как вам понравилась проповедь? – Наверное, будь я грешницей, то, слушая его, я бы уже почуяла запах кипящего масла. – Тогда вам повезло, что вы не грешница. А как вы думаете, много ли таких, кто слушает его и не чувствует этого запаха? – Немного. Но, мне кажется, в его речах бедняки услышали стенания тех, кто богаче их. – Ммм… По-вашему, он проповедует бунт? Я задумалась: – Нет. Мне кажется, он проповедует угрозу. – Это правда. Но я слышал, что он умеет изливать желчь на всех – не только на богатых или напуганных. Он обрушивается со страшными нападками на Церковь. – Пожалуй, Церковь этого заслуживает, – В самом деле. Вам известно, что у нашего нынешнего Папы над входом в спальню висит образ Мадонны? Только вот у Мадонны этой лицо его собственной любовницы. – Неужели? – оживилась я. – Да-да. Рассказывают, что столы у него ломятся от жареных певчих птиц, так что в лесах вокруг Рима смолкли все звуки, а его детей привечают в доме, как если бы грех вовсе и не был грехом. Однако человеку свойственно ошибаться, не правда ли? – Не знаю. Мне кажется, для этого и существует исповедальня. Он рассмеялся. – Вы слышали о фресках Андреа Орканьи в трапезной Санта Кроче? Я покачала головой. – На его «Страшном суде» между зубов у дьявола – головы монахинь. А у самого сатаны такой вид, как будто он страдает несварением от множества проглоченных кардинальских шапок. Я невольно захихикала, – Ну, расскажите мне, Алессандра Чекки, вы любите искусство нашего прекрасного города? – О да, я им восхищаюсь, – ответила я. – А вы? – Тоже. Потому-то моя душа и не замирает от слов Савонаролы. – Вы не грешник? – спросила я. – Напротив. Я часто грешу. Но я верю, что сила любви и красоты – это тоже один путь к Богу и к искуплению. – Вы следуете древним? – Да, – театральным шепотом ответил он. – Только не рассказывайте об этом никому, потому что определение ереси с каждой минутой становится все шире. И сколь ни наивно это было с моей стороны, я поддалась его заговорщическому очарованию. – Ваша тайна умрет вместе со мной, – восторженно ответила я. – Я уверен в этом. Ну так скажите мне – какой защиты нужно искать, когда наш безумный монах учит нас, будто темные неграмотные старухи лучше разбираются в делах веры, чем все греческие и римские мыслители, вместе взятые? – Надо дать ему почитать «Защиту поэзии» Боккаччо. В его переводах историй о греческих богах можно найти только христианнейшие из добродетелей и нравственных истин. Он отступил на шаг и внимательно поглядел на меня, и я могу поклясться, что угадала в его глазах восхищение. – Да, я уже слышал, что вы – дочь своей матери. – Я бы не сказала, что мне очень приятно слышать это, мессер. Мой брат всем рассказывает о том, что матушка, когда носила меня, видела насилие на улицах города и потому я оцепенела от ужаса у нее во чреве. – Значит, ваш брат жесток. – Да. Хотя это не мешает ему быть честным. – Может быть. Но в данном случае он ошибся. Вы с удовольствием предаетесь своим занятиям. В этом нет ничего дурного. Вам нравятся только античные авторы или кто-нибудь из наших нынешних тоже? – Данте Алигьери. Он, по-моему, величайший поэт из всех, кого только рождала Флоренция. – …и родит впредь. Здесь нам не о чем спорить. Вы знаете наизусть «Божественную комедию»? – Не всю! – возмутилась я. – Мне только пятнадцать лет. – Это хорошо. Если бы вы решили прочитать ее наизусть целиком, мы бы сидели здесь с вами до второго пришествия. – Он снова задержал на мне взгляд. – Я слышал, вы рисуете? – Я… Кто вам это сказал? – Вам не надо меня опасаться. Я же вам уже доверил свою тайну – разве вы забыли? Я упоминаю об этом просто потому, что я поражен. Это так необычно. – Не всегда так было. Вот в древности… – Знаю. В древности были женщины художницы. – Он улыбнулся. – Вы не единственная, кто знаком с Альберти. Хотя и он тогда не знал о том, что у нашего Паоло Учелло была дочь, которая работала в отцовской мастерской. Самый малый воробушек – так ее называли. – Он помолчал. – Пожалуй, вам стоило бы показать мне как-нибудь свои работы. Я с удовольствием бы их посмотрел. Из-за его локтя показался слуга, обносивший гостей засахаренными фруктами и вином с пряностями. Мой собеседник взял бокал и протянул его мне. Но чары уже были разрушены. Мы немного постояли молча, глядя каждый куда-то в сторону. Молчание становилось если не тягостным, то красноречивым. Потом он спросил вкрадчивым голосом, каким говорил тогда, во время танца: – Алессандра, вам известно, зачем мы с вами сегодня встретились? У меня внутри что-то сжалось. Разумеется, мне следует ответить «нет», как наверняка подсказала бы мне мать. Но я-то знала правду. Как я могла не знать? – Да, – ответила я. – Думаю, что да. – Вы бы этого хотели? Я поглядела на него: – Я и не подозревала, что мои чувства будут приниматься во внимание. – Обязательно будут. Потому я вам и задаю сейчас этот вопрос. – Вы очень добры, мессер. – И я почувствовала, что краснею. – Нет. Ничуть. Но мне хотелось бы считать себя справедливым. Мы с вами – случайные пловцы в этом море. Время бороться в одиночку уходит в прошлое. Поговорите с вашей матерью. Не сомневаюсь, мы с вами еще увидимся. Он отошел от меня и вскоре покинул дом Плаутиллы. |