Онлайн книга «Число Приапа»
|
В кафе скучала барменша, настоящая сельская красавица и королева окрестной шоферни. Тут оказалось, что Полищук совершенно не умеет разговаривать с красивыми женщинами. Вместо всякого «здрасьте» он предъявил ей служебное удостоверение, да еще с таким видом, будто собрался ее арестовывать за несколько убийств с особо отягчающими обстоятельствами. – Та-ак… – прошептал Хинценберг, глядя, как барменша смотрит на фотографии и отказывается опознавать Мефистофеля с лопатами. – Деточка, у настоящих мужчин, как правило, много недостатков. Вот один – если настоящий мужчина исполняет служебные обязанности, он обязательно должен выглядеть, как каменный… – Дурак? – неожиданно для себя продолжила Тоня. – Нет, как каменный дурак он выглядит при иных обстоятельствах. Тоня вспомнила «приапа» и потупилась. – Как каменный столб, деточка. Придется выручать. Антиквар вмешался в разговор, который уже минуты полторы был совершенно бесполезным, и стал заказывать обед. Он называл барменшу «деточкой», хотя по возрасту она уже годилась в «милочки», кокетничал, расспрашивал о блюдах, интересовался наличием на полках кальвадоса и наконец пригласил красавицу на чашку кофе. Полищук смотрел на эти стариковские штучки с неодобрением. – Он знает что делает, – по-русски сказала Тоня. – Он валяет дурака… – Вот точно так он покупал бронзовые подсвечники для одного заказчика. – И что? – Купил чуть ли не вдвое дешевле, чем запрашивали. Сам Хинценберг называл этот способ чириканьем или щебетаньем. На сей раз у него было с собой страшное оружие – дорогой фотоаппарат. А какая женщина откажется позировать мастеру? Антиквар снял «деточку» на фоне полок с бутылками, с бокалом в руке, сидящей и стоящей. В конце концов он уговорил «деточку» на кофе. Она, разогрев в микроволновке три порции жареной рыбы с картошкой, приготовила четыре чашки кофе и подсела к клиентам. – Мы ищем предметы старины, – сказал Хинценберг. – На них теперь в Риге большой спрос. Представьте – дорогой ресторан, кусок жареного мяса с какими-то травками – пятнадцать латов, а на стенах, на полках, старые кофемолки, чугунные утюги, в углу – зингеровская швейная машинка. Я сам видел у входа в ресторан старый лошадиный хомут и уздечку, зачем, до сих пор не понял. Может, там подают блюда из конины, а это – то, что осталось от лошади? «Деточка» (Хинценберг уже узнал, что ее зовут Ливой) рассмеялась. – Я знаю, к нам уже приезжали рижские господа. Спрашивали, правда, не про утюги, а про старую посуду, про фарфор, фаянс, столовое серебро. Они договорились с Витолиньшем, который работал на молокозаводе, он их возит по окрестностям. – Ах, Господи, конкуренты! – забеспокоился антиквар. – Какие они на вид? – Два старых господина, очень загорелых, один седой, другой лысый. – И по-латышски говорят с акцентом. – Да. Вы их знаете? – Я же говорю – конкуренты! – У крестной есть зингеровская машинка, ножная. Она бы охотнее продала такому господину, как вы, чем этим. Тоня поняла – крестная предпочла бы иметь дело с латышом. И внутренне позлорадствовала – именно с этим латышом крестной лучше не связываться: так с ней ласково поговорит, что машинку она ему подарит, да еще даст на дорожку полпуда яблок. То, что два старых чудака не ходят по Курляндии пешком, а взяли машину, ее немного успокоило: значит, живы, здоровы и не заблудятся. – Они не такие уж вредные конкуренты и платят хорошо. Я вот – старый скупой черт, у меня зимой снега не выпросишь. Я трачу деньги только на подарки красивым женщинам. Что будет, если я куплю у вас вон ту коробку конфет за три лата и подарю вам? Лива рассмеялась. – Будет то, что коробка вернется на полку, а деньги я положу себе в карман, – прямо сказала она. – Хотите сказать, что проще отдать вам эти три лата наличными? Нет, сделаем красиво. Принесите, пожалуйста, коробку… у вас, наверное, есть для этого какая-то особенная дорогая коробка? И все клиенты по очереди ее покупают? Полищук был недоволен – Тоня ясно видела, как он хмурился, глядя в стол. Не для того он решил потратить целый день на эту вылазку, чтобы слушать щебетанье и чириканье Хинценберга. – Ну, если хотите знать правду, как раз вчера мне ее уже подарили. Тот самый парень, который повадился фотографировать старый колхозный коровник. Он там целыми днями бродит. – Может, клад ищет? Эти старые бароны любили закапывать в землю бриллианты, – предположил Хинценберг, а Полищук насторожился. – Может, и клад… – задумчиво ответила Лива. – Точно, ведь у него была лопата! Я все думала – для чего ему лопата? Он ее в багажнике возил… Такая большая, такой огород вскапывать хорошо… – А что у него за машина, если влезает лопата? – Джип. Такой большой, серый. А номера нездешние. – Но ведь он по-латышски говорил? – По-латышски. – И без акцента? – Без акцента, чисто, но не как здешние, а как вы, рижские господа. – Точно – все ищут клад, – сказал Хинценберг. – Вон и Гунча купил в Кулдиге две большие лопаты. Может быть, и мне поискать? – Он что, с ума сошел? – удивилась Лива. – Уж кто-кто, а этот жулик знает, что тут никаких кладов нет. Нашли бы, когда коровник строили, там ведь все перекопали. – Да, он мне говорил, что вырос в здешних местах, – сообщил Хинценберг. – Только не в Снепеле, а подальше в сторону Липайки, что ли. – Нет, это не Липайки. Я точно знаю, что не Липайки. Он откуда-то с озера Вигалес, у его отца там дедова земля. А он на земле работать не хочет. Красивый парень, зачем ему… И вдруг Лива замолчала, уставившись на Полищука. Наконец-то в ее голове сложились в одно целое чириканье смешного старичка и расспросы его хмурого приятеля-полицейского. – Да что вы так разволновались, деточка? – спросил Хинценберг. – Ваш Гунча в Риге был свидетелем по важному делу, вот и все. Мы же его знаем не первый день – он парень шальной, но в худшем случае даст кому-нибудь в ухо. А за это в тюрьму не сажают. – Да, – подтвердил Полищук. – А вот тот парень, который бродит вокруг старого коровника, не просто так там бродит! – фантазировал Хинценберг. – Хотел бы я знать, что у него на уме. Много я видел господ на джипах, но чтобы возили с собой лопату – это что-то странное. И он ли хозяин джипа? Может, вообще угнал? – Откуда я знаю! – отрубила помрачневшая Лива. – Но раз номера были незнакомые… может, литовские? – Польские. Лива быстро собрала грязные тарелки и унесла на кухню. |