Книга Стервятники, страница 81 – Олег Петров

А когда ручонку на пульсе держишь, когда тобою регулярно оплачиваемые информаторы, рутинно перебирающие бумажки в администрациях и мэриях, звоночек деликатный вовремя сделают, когда кулуарными разговорами из правительственных коридоров и приемных поделится с тобой за обедом незаметный чиновничек из нужного департамента. А чиновничек считает своей первейшей обязанностью информацией с тобой поделиться, потому как получает от тебя конвертик, который для оного, незаметного, - лучшее утешение и лекарство от развившегося комплекса карьерной неполноценности. Хотя иному номенклатурщику и конвертика не надо

- просто «дружи» с ним, принимай, как ровню, намекни о перспективке пригреть на денежном местечке после окончания государственной службы. Вот и будешь тогда «в курсях»: что было, что будет, чем сердце успокоится.

Рунге не спеша выбрался из сверкающего внедорожника и окинул удовлетворенным взором его крутые, зеркальные бока. В Чите пока такой модели нет. Местный «бомонд» завистливо скрежещет зубами. Особенно самая денежная троица: местный «Чубайс», начальник железной дороги и «понтовый из понтовых» - претендующий, после кончины Шкипера, на лидерство в криминальных кругах гражданин Ракитин, более известный по погонялу «Ракита».

Рунге не разделял государственных чиновников, бизнесменов- частников и уголовных «авторитетов». В его понятие «бомонда» входили все, кто имел вес среди сильных мира сего или просто имел большие деньги. Впрочем, часто первое условие настолько тождественно второму, что очень сложно проследить первичность, как в вечном споре о курице и яйце. Власть и деньги - та же дилемма.

Размышления о власти и деньгах внезапно испортили Рунге настроение. Хватало и влияния, и «бабла», но окончательно решить проблему, занимавшую его уже три года, не выходило.

Как просто решались проблемы еще недавно. Нет, времена жесткого передела собственности имели свои плюсы! И эти плюсы, как показало время, перевесили все минусы, в том числе и сопровождавшую всю эту «арифметику» стрельбу и прочую пиротехнику. Заметное увеличение кладбищенских территорий в первые годы перестройки: гранитно-мраморные аллеи павших в борьбе за дикий капитализм «быков» и их хозяев, скромные холмики «попутных» жертв - все это впечатляло живых и потому приносило быстрый результат.

Но на этот раз проверенная «метода» быстрого результата не давала. А желание свербило, высверливало изнутри! Ведь теперь Е.М. знал точно: есть, есть это сумасшедшее золотое богатство! Поездка в Германию расставила последние точки.

ОБРУСЕВШИЙ в предыдущих поколениях и никогда раньше не бывавший в фатерлянде Рунге знал, конечно, что по линии жены у них в Германии родственнички имеются.

Собственных, лично его касающихся династических корней в оных землях Рунге не выискивал, но супруженица, - после того, как рухнула Берлинская стена, заиграли оркестры, потекли к родным березам эшелоны ГСВГ, а советский президент стал «немцем года»,

- супруженица заблажила: завела переписку, в результате которой выяснилось, что родни в ФРГ у четы Рунге предостаточно.

Бюргеры - народ степенный, хрен что у них обломится, поэтому Е.М. даже раздражала несвойственная «дойчам» настырность тетушки супруги по отцу, фрау Зиммель, прекрасно себя чувствующей в далеком Гамбурге. Старая фрау, которая тоже грешила тягой к эпистолярному жанру, заваливала племянницу письмами и приглашениями в гости.

Чумеющая от обеспеченной скуки Виктория Францевна, по прошествии несколько месяцев переписки с тетушкой, стала для Евгения Михайловича страшнее первых моделей бормашины. Зудила, зудила. Хрен с тобой, махнул рукой Рунге, навестим фатерлянд!

Вот и съездили на пару недель. Рунге представлял эту поездку, с одной стороны, как туристический вояж, ибо за границей он доселе бывал только в Китае; с другой стороны, как тоскливое и нудное общение с неизвестными и совершенно ему ненужными родственниками, которое следует перетерпеть ради исчезновения из дома призрака бормашины.

Но поездка обернулась самым неожиданным образом.

- Так вы говорите, мой дорогой Эжен, что ваш бизнес есть прямое участие в сибирской золоторудной промышленности? - Фрау Зиммель с первого дня стала называть Евгения Михайловича на непонятный манер.

Е.М. же больше склонялся к мысли, что его имя почему-то фрау Зиммель интерпретировала не на немецкий, а на французский лад: лезло в голову, откуда-то из школьных лет, имя революционного парижского поэта - Эжен Потье. Вроде бы так, хотя Рунге не был уверен.

В ответ на вопрос он важно кивнул. Ему было приятно осознавать себя уважаемым бизнесменом, который в глазах немецкой родни стоял на одной ступени с былыми воротилами горного дела - могучими уральскими Демидовыми. О других деятелях российского бизнеса, прошлого и настоящего, фрау Зиммель не имела ни малейшего понятия, несмотря на свою начитанность и интеллигентность.

Рунге благосклонно посмотрел на супругу. Хоть здесь к месту растрезвонила. Ему почему-то стало так хорошо, что на вопрос фрау он чуть было - на автопилоте - не ляпнул: «Я-я!». С той же интонацией, как «якали» ряженые, опереточные немецкие оккупанты в советских фильмах про войну и блестяще их спародировавший актер Филиппов - шведский посол в шедевре Гайдая «Иван Васильевич меняет профессию».

Рунге вспомнил эту сцену и невольно расплылся широкой улыбкой. Интересно, а чья нынче эта «Кемска волость»?..

Языка предков Евгений Михайлович не знал, если не считать общеизвестные «гитлеркапуты» и «хендехохи», поэтому обратился к сносно «шпрехающей» супруге:

- Переведи, что наша фирма в Сибири и на Дальнем Востоке одна из крупнейших в золотодобыче.

- О! - фрау Зиммель, выслушав перевод, с благоговением и неподдельным интересом уставилась на новоприобретенного родственника и, многозначительно улыбаясь, подняла вверх сухонький указательный палец. - Тогда я вам, дорогой Эжен, пообещаю удивительную встречу!

Рунге вежливо склонил перед собеседницей голову.

Спустя пару дней, в этой же гостиной, переполненной старинной темной мебелью и чопорными кружевными салфетками с вышитыми на них евангельскими изречениями, фрау Зиммель церемонно представила чету Рунге еще одним, дальним, родственникам - семейству Хансен: ровеснице хозяйки дома, пышнотелой шестидесятилетней фрау Эмме и двум ее дочерям, таким же пышкам, Ангелине и Эльзе.

Неторопливая беседа превратилась в педантичное виртуальное путешествие по генеалогическому древу Хансенов. Евгений Михайлович быстро запутался в его ветвях и стал наполняться тоской, но тут супруга перевела ему очередной династийный изыск:

- Фрау Эмма говорит, что ее младшая сестра до сих пор живет в России. Они ее называют декабристкой, потому что она, как и те многострадальные женщины, тоже поехала вслед за мужем, заключенным Советами в лагерь. Так они и остались там жить, на берегу Байкала.

- Это интересно, - вежливо наклонил голову Е.М., засыпая от скуки. - А что же не вернулись в Германию?