Книга Сикстинский заговор, страница 42 – Филипп Ванденберг

Еллинек вспомнил текст:

– Она возвышает свое благородство тем, что имеет сожитие с Богом, и Владыка всех возлюбил ее: она таинница ума Божия и избирательница дел Его. Если богатство есть вожделенное приобретение в жизни, то что богаче премудрости, которая все делает? [129]

– Браво, брависсимо! – зааплодировал Паванетто. – Кажется, вы знаете наизусть весь Ветхий Завет, господин кардинал!

– Как вы видите, – продолжал Риккардо Паренти, – некоторые сюжеты Микеланджело допускают простую, обоснованную интерпретацию и одновременно скрытую. Это очень усложнит толкование имени ABU – LAFIA. На пятой фреске изображено сотворение Евы. Это подтверждает версию о Софии, виднеющейся в одеждах Господа. Потому что сотворенная Ева совсем на нее не похожа: с округлыми формами, длинными волосами, на предыдущей же фреске показана хрупкая женская фигура с короткими волосами. Что особенно бросается в глаза: вопреки тексту Писания Господь не касается женщины, а рай, который все художники изображали цветущим, полным фруктов и населенным животными, здесь представляет собой пустынный ландшафт. Даже от дерева, прислонившись к которому спит Адам, остался всего лишь пень. Хотел ли Микеланджело таким образом проявить свое представление о рае как о довольно безрадостном месте? После грехопадения мир так же пуст и печален. В центре фрески – змий, обвившийся вокруг древа познания. Вопреки тексту Писания Ева и Адам тянутся за яблоком вдвоем. В небе же парит облаченный в пурпурное одеяние ангел, мечом прогоняющий людей из рая. Если сравнить изображение Адама во время сотворения и изгнания, видно мастерство Микеланджело: в первом случае – сияющий Адам, подобный Богу, во втором – лишь испуганный человек.

– Существует ли объяснение тому, что у Микеланджело нет образов Каина и Авеля? – поинтересовался Еллинек.

– Нет, – ответил Паренти. – Вероятно, Микеланджело игнорировал некоторые образы. Зато Ной изображен трижды: во время жертвоприношения» потопа и в опьянении. При этом Микеланджело по неизвестной причине путает хронологию: жертвоприношение про исходит перед потопом. Это самое детальное изображение на фреске. Оно соотносится с текстом Писаниями устроил Ной жертвенник Господу; и взял из всякого скота чистого и из всех птиц чистых и принес во всесожжение на жертвеннике». [130] Перед нами Ной, глядящий в небо, жена Ноя, обращающаяся к нему, на переднем плане справа – мальчик, вырезающий сердце убитого барана, другой мальчик несет дрова, третий разжигает огонь. Бесспорно, действо происходит после потопа – у Микеланджело же потоп еще не начинался.

Федрицци, подняв голову, произнес:

– Не знаю почему, но меня более других впечатляет именно эта фреска.

– Действительно, она производит наиболее сильное впечатление, – ответил Паренти, – так как демонстрирует ряд сюжетов из судьбы человечества.

– Впрочем, художник изобразил все весьма своевольно, – добавил Еллинек.

– Своевольно? Что вы имеете в виду?

– Спасение Ноя – на заднем плане, словно это лишь ничего не значащая мелочь. Основным же мотивом здесь, несомненно, является гибель человечества, о которой в Писании сказано: «Конец всякой плоти пришел пред лице Мое, ибо земля наполнилась от них злодеяниями; и вот, Я истреблю их с земли». [131]

– А девятый сюжет, профессор, как можно трактовать опьянение Ноя?

– Здесь мы вновь сталкиваемся с таинственной душой Микеланджело. Художник вспомнил небольшой по объему отрывок из девятой главы Бытия, в котором говорится: «Ной начал возделывать землю и насадил виноградник; и выпил он вина, и опьянел, и лежал обнаженным в шатре своем». [132] Микеланджело изображает эту сцену: слева Ной работает на своем винограднике. На переднем плане он, с кувшином и остатками винограда, уже пьян. Справа – Хам, отец Ханаана, который смотрит на наготу отца своего. Сим же и Иафет покрывают его, отведя взоры. Видимо, в этом сюжете Микеланджело увидел символ заблуждений, вины и конфликтов человечества.

Мужчины в смущении опустили глаза.

– Вы считаете возможным, – обратился кардинал Еллинек к Паренти, – чтобы в интерпретации Ветхого Завета крылась разгадка надписи?

Профессор долго раздумывал над ответом, наконец, подняв глаза на фреску, произнес:

– Считаю ли я возможным? В случае с Микеланджело возможно все. Мне кажется более вероятным найти ответ, изучая пророков и сивилл. Не только потому, что лишь пять из них отмечены буквами этого странного имени ABULAFIA, но потому, что их фигуры на своде – доминанта изображения, так что…

– Понимаю, что вы хотите сказать, – прервал его Паванетто. – Пророки и сивиллы кажутся наблюдателю важнее, чем разбросанные между ними сцены Ветхого Завета.

Остальные согласились с Паванетто.

– Обратите внимание на то, кто из пророков изображен: Исайя, Иеремия, Иезекииль, Захария, Иона, Иоиль и Даниил. Микеланджело обошел вниманием наиболее авторитетных: Моисея, Самуила, Натана, Илию и Иисуса Навина. Причины такого предпочтения непонятны. Прихоть ли это, или для того есть реальная причина?

– Предсказание прихода Мессии! – воскликнул Еллинек. – Они все говорили о пришествии Мессии, в отличие от остальных пророков.

Паренти усмехнулся:

– А Иона? К Ионе это разве относится?

– Нет, – возразил Еллинек.

– Значит, эта версия ошибочна. Иначе чем объяснить присутствие Ионы? Думаю, что единственной причиной такого странного выбора можно считать то, что Микеланджело предпочитал написанные пророчества лишь высказанным. Поэтому и выбрал пророков, оставивших письменные свидетельства в священных книгах, или тех, кто в этих книгах упоминался.

– А сивиллы?

– Сивиллы, разумеется, фигуры небиблейские. Их изображение является одной из самых больших загадок Сикстинской росписи.

– Микеланджело никогда об этом не говорил. Можно сказать, что это женские фигуры пророков, но они являются существами истинно земными, тогда как пророки вдохновляются космосом. В этом – следы неоплатонических воззрений Микеланджело. Однако и пророки, и сивиллы являются низшими пророческими сущностями. Господин кардинал, вы, очевидно, сможете привести нам цитату из Павла!

Еллинек согласно кивнул и процитировал Первое послание Павла к Коринфянам:

«И пророки пусть говорят двое или трое, а прочие пусть рассуждают. Если же другому из сидящих будет откровение, то первый молчи. Ибо все один за другим можете пророчествовать, чтобы всем поучаться и всем получать утешение. И духи пророческие послушны пророкам». [133]