Книга Тайна предсказания, страница 79 – Филипп Ванденберг

— Я не знаю никакого Бенедетто Аккольти, — возразил Леберехт. — Я из франкских земель, где мой наставник, мастер Карвакки, обучил меня искусству каменотеса. Всего несколько месяцев назад я прибыл со своей женой в Рим, и Карвакки сделал меня бригадиром всех каменотесов на строительстве собора Святого Петра.

— Ха! — вошел в раж низкорослый монсеньор. — Он треплет доброе имя Карвакки, чтобы вынуть свою голову из петли. Но пусть не беспокоится, уж мы-то выжмем из него правду во имя Господа!

— Но я говорю правду! Спросите моего мастера Карвакки!

— Уже сделано, несчастный. Скоро он будет здесь.

Прошло немного времени, и в дверях появился взволнованный Карвакки. Монсеньоры дружелюбно его приветствовали, и еще до того, как карлик в одеянии с алой каймой успел возвысить голос, мастер разразился жестокими упреками в адрес служителей Церкви. Он заявил, что они воспрепятствовали воле великого Микеланджело, самолично отправившего Леберехта, одного из способнейших работников на строительстве собора, в Сикстинскую капеллу для изучения анатомии фигур Страшного суда. А уж считать его сторонником безумного еретика и вовсе гнусно, ибо он горячий приверженец Папы Пия и прошел долгий путь из немецких земель в Рим, чтобы безвозмездно предложить свое искусство собору Святого Петра.

Мрачные лица троих монсеньоров светлели с каждой фразой, заранее продуманной Карвакки. Леберехт дивился: мастер, похоже, и в самом деле пользовался высоким авторитетом в Римской курии.

Так случилось, что вельможа-карлик, который во время речи Карвакки оглядывал Леберехта с головы до пят, словно хотел сказать: "Погоди, мы еще доберемся до тебя!", внезапно осенил себя крестным знамением и торопливо пробормотал: "In nomine Domine, вы свободны. Laudetur Jesus Christus".

Бесшумно, как и пришли, все трое исчезли, и вместо них явились три служителя. Они провели Леберехта и Карвакки по лабиринту ватиканских коридоров к боковому выходу, через который они вошли. Вокруг собора Святого Петра уже сгустились сумерки, перед портиком зажглись первые огни. Леберехт, вдохнув холодный зимний воздух, сказал Карвакки:

— Мастер, что вы сделали? Ни одно из ваших слов не соответствует действительности!

Карвакки злорадно рассмеялся и указал пальцем в ту сторону, откуда они только что пришли.

— Именно за этими стенами неправда нашла себе приют. Ложь, нарушение данного слова, клятвопреступление, мошенничество, раздоры и обман торжествуют здесь. Сутана еще не делает человека монахом, а паллий [76] — святым отцом. Над гробницей святого Петра расположились дьявол со своими сообщниками.

Он сплюнул в песок.

Собственно, Леберехта совсем не удивили откровенные речи мастера, он достаточно хорошо знал его взгляды. Гораздо больше поразило его то уважение, которым пользовался Карвакки в курии.

— Уважение? — повторил Карвакки и усмехнулся. — Об уважении не может быть и речи. Попы нуждаются во мне больше, чем месса в колокольном звоне. С тех пор как понтифик Юлий в 1506 году заложил первый камень этого гигантского предприятия, восемь Пап предавались обманчивой надежде завершить собор Святого Петра и создать вечный памятник своему имени, но каждому из них отведена была лишь пара лет. Пий ближе к цели, чем все его предшественники. Если говорить о его отношении к строительству, то он проявляет жадность, присущую голодной собаке. Прежде всего, ему по душе купол Микеланджело. Думаю, он продал бы душу, если бы я пообещал ему закончить купол.

— Вы знакомы с понтификом?

— Не лично. Но могу наблюдать его каждый вечер очень близко.

Леберехт недоверчиво взглянул на мастера.

Тот заметил его сомнение и, схватив за рукав, сказал:

— Пойдем.

Леберехт вначале хотел вырваться, объяснить, что ему на первый раз хватило Ватикана по горло. Но когда молодой человек заметил, что Карвакки направляется к большой площади перед собором Святого Петра, он с готовностью последовал за ним.

На площади, как всегда, было очень шумно и оживленно. От пыли, поднятой каменными колоссами, которых перевозили на блоках, слезились глаза. Над площадью разносились команды вперемешку с лаем бродячих собак, искавших еду, криками упрямых мулов и ослов и пронзительными звуками блоков, повозок и тачек, которые двигались по изрытой земле.

— Здесь! — Карвакки указал на папский дворец с правой стороны.

Во втором окне второго этажа на темном фоне выделялась лысая голова. Неподвижно, словно статуя, старец смотрел в направлении незавершенного купола.

— Его можно видеть каждый вечер. Порой он стоит там часами. Как думаешь, что у него на уме?

— Он молится.

— Папа?!

Леберехт пожал плечами.

Пока они вместе возвращались к строительному бараку, Леберехт, который все еще никак не мог переварить неожиданное происшествие в Ватикане, осведомился:

— Кто были эти трое зловещих священников?

— Не знаю, — ответил Карвакки. — До сих пор я не встречал ни одного из них, что, впрочем, неудивительно. У курии для всех и всего есть свои собственные сановники. Однако же не надо принимать это понятие слишком буквально, ведь известно, что не люди несут свой сан, а сан несет их.

— Как это понимать?

— Дело в том, что человек, домогающийся должности в курии, лишь изредка проявляет интерес к задачам, которые его ожидают, и куда больше заботится о тех выгодах, что сулит ему эта служба. К сожалению, это касается всех — от служителей до кардиналов и, как показали последние годы, даже Pontifex maximus.

Прежде чем они вошли в строительный барак, Леберехт задержал мастера и внезапно спросил:

— Кстати, кто такой Бенедетто Аккольти?

— Аккольти? Откуда ты о нем знаешь?

— Похожий на карлика монсеньор во время допроса заявил, что я заодно с этим Аккольти…

Тут лицо Карвакки прояснилось, а темные брови выгнулись полумесяцем.

— Теперь мне понятно! — воскликнул он. — По всей вероятности, они приняли тебя за подлого заговорщика из окружения Бенедетто Аккольти!

— Вам что-нибудь известно об этом таинственном человеке? Кто он?

— Был, сын мой, был. Он был таинственным человеком. Сегодня инквизиция сожгла его на костре. — Карвакки скроил гримасу и начал ловить носом воздух, как собака. — В полдень, на Кампо деи Фиори, по ту сторону Тибра, — добавил он.

Слова мастера заставили Леберехта содрогнуться. Он тихо спросил: