Книга Тайный заговор, страница 7 – Филипп Ванденберг

Присутствие Бродки не бросилось бы в глаза, так как он — по его собственному признанию — почти не имел представления об искусстве импрессионистов. Но свою неосведомленность Бродка разделял кое с кем из присутствующих, для которых искусство служило лишь поводом принять участие в общественном событии или давало возможность продемонстрировать свое посредственное образование.

Жюльетт уже знала о смерти матери Бродки, как и то, что горе его не было безграничным, хотя смерть в близком окружении часто выбивает человека из колеи — пусть даже любовь и близость к умершему при жизни были не слишком велики.

Бродка пока не рассказывал своей любимой о загадочных обстоятельствах, связанных со смертью его матери. Он не хотел ее беспокоить — до тех пор, пока не сумеет объяснить самому себе все несоответствия.

Когда Бродка вошел в галерею, где набралось более сотни людей, от толпы отделилась улыбающаяся Жюльетт. На ней был черный брючный костюм в тонкую полоску и черные стилетто, которые Бродка так любил видеть на ней. Жюльетт подошла к нему и поцеловала в губы. Ее поцелуй был более долгим, чем это принято, но, тем не менее, не привлек внимания, поскольку поцелуи и другого рода прикосновения считались в этих кругах повседневной формой приветствия, как, например, в других местах рукопожатия.

— Что с тобой? Ты же хромаешь. — Жюльетт указала на правую ногу Бродки.

Тот небрежно отмахнулся.

— Ничего страшного. Не стоит даже говорить об этом.

Жюльетт взяла Бродку под руку, отвела его в уголок, где было чуть спокойнее, и повторила вопрос:

— Что с тобой? Ты поранился? Почему ты не говоришь, что случилось?

Бродка знал, как бывает настойчива Жюльетт. Он знал, что если она чем-то заинтересуется, то от нее невозможно отделаться. Поэтому, стараясь сохранять беспечный вид, он сказал:

— Не беспокойся, Жюльетт, все образуется. Я думаю, это была ошибка. В меня… в меня стреляли.

— Кто? — в ужасе воскликнула Жюльетт. — Когда это произошло?

Бродка схватил Жюльетт за плечо.

— Пожалуйста, не привлекай внимания. Ничего же не случилось. Просто царапина, не более того. Я совершенно уверен, что случайно оказался в ситуации, которая…

— Случайно? — Жюльетт нервно засмеялась. — В тебя попала пуля, а ты говоришь о случайности.

— Но кто мог в меня стрелять?

— Откуда я знаю! Почему в газетах ничего не писали?

— Потому что я настоял на этом.

— Где это произошло?

— Перед домом моей матери. Я укрылся в своей машине.

Жюльетт изучающе поглядела на Бродку.

— И что предприняла полиция?

— Ведется следствие. Но преступник или преступники скрылись благодаря оживленному движению. Черт его знает, в кого стреляли эти парни. — Он заколебался, но все же добавил: — Комиссар, который брал у меня показания, между прочим, заявил, что это целенаправленное нападение, что меня таким образом хотели предупредить.

— Боже мой! — Жюльетт зажала ладонью рот. — Предупредить тебя? О чем? Ты что-то от меня скрываешь?

Бродка потупился, словно мальчишка, которого уличили во лжи.

— Я не хотел тебя тревожить, любимая, поверь мне. Я и сам не знаю, во что я вляпался. Когда я вернулся домой и прослушал автоответчик, незнакомый голос сказал, что я должен прекратить копаться в жизни матери, что это, мол, серьезное предупреждение.

Жюльетт задрожала, и Бродка понял, насколько она взволнована. Женщина то и дело качала головой, жестикулировала, и Бродка заметил, что их разговор начал привлекать внимание присутствующих. Пытаясь успокоить Жюльетт, он подчеркнуто спокойным голосом произнес:

— Я действительно не знаю, о чем идет речь. Вся эта история такая… нелепая. Но поверь мне, очень скоро выяснится, что все это досадная ошибка. В любом случае при всем желании я не могу представить, чтобы моя мать имела дело с мафией или с какими-нибудь негодяями.

Он засмеялся, но лицо Жюльетт оставалось серьезным и взволнованным.

— Позаботься лучше о своих любителях искусства, — сказал Бродка.

Она чуть помедлила, но, тем не менее, вернулась к гостям.

Картины, перед которыми толпились посетители, вызывали у многих присутствующих шумное восхищение. Бродка, любивший гармонию и красоту, не мог разделить их воодушевления. Ему больше нравились Маке с его веселыми фигурками и Нольде, работы которого светились синими и красными красками. Кубизм казался Александру слишком мрачным, вымученным и мистическим. Поэтому он принялся наблюдать за восхищенными гостями, которые — все до единого — были одеты с иголочки и общались между собой на недоступном для других интеллектуальном языке.

В воздухе витал привычный аромат вернисажа — смесь сигаретного дыма, духов и красного вина, способная вскружить голову даже нормальному человеку. Отовсюду слышались более или менее профессиональные фразы. Это была атмосфера, в которой Бродка чувствовал себя неуютно.

Он надеялся, что любители искусства скоро разойдутся и они с Жюльетт проведут прекрасный вечер.

Держа в руке стакан апельсинового сока, Бродка протолкался сквозь ряды посетителей к Жюльетт, находившейся в дальней части зала и всецело поглощенной разговором с пожилым господином. И вдруг Бродка остановился. Ему показалось, что среди обрывков фраз, долетавших до него, он различил мужской голос, от которого у него по спине побежали мурашки. Он не решался повернуться и посмотреть на человека, говорившего с сильным иностранным акцентом и произносившего «р» так, словно вместо языка у него был осиновый лист.

Это был тот самый грассирующий голос, который Бродка слышал на своем автоответчике. Он изо всех сил попытался сконцентрироваться и выделить этот голос из общего смеха, болтовни и споров. Сомнений не осталось. Александр был совершенно уверен: это тот самый голос, который он уже слышал.

Пока Бродка размышлял, как вести себя в сложившейся ситуации, к нему подошла Жюльетт и, взяв его под руку, энергично потащила в сторону. Бродка сопротивлялся, пытался вырвать руку, хотел объяснить Жюльетт, что он только что услышал, но она, казалось, была так же взволнована, как и он. Она торопливо шла, продолжая тянуть его за собой.

— Ну идем же! — шипела она. — Пожалуйста!

В углу Жюльетт остановилась. У Бродки появилось ощущение, что она хотела спрятаться за ним. Александр видел, как сверкали ее глаза. Она была одновременно разъяренной и испуганной. Ему еще никогда не доводилось видеть у нее такого выражения лица. Жюльетт, будучи на голову ниже Бродки, посмотрела на него снизу вверх и в отчаянии произнесла:

— Мой муж здесь. Он совершенно пьян, едва стоит на ногах. Что мне делать? — Она зажала ладонью рот.

Бродка, по-прежнему ломавший себе голову над мужским голосом, задумчиво спросил:

— Где он?