
Онлайн книга «Тайный заговор»
Государственный секретарь Ватикана подошел к Фазолино вплотную и зловещим шепотом спросил: — И что же твой верный слуга сделал с кассетами? — Он завещал их своему племяннику. А тот их продал. — Кому? — Человеку, который часто работал на меня. Вальтер Кайзерлинг, фоторепортер из Гаеты. Но тот, по его словам, подарил их, поскольку не нашел им применения. — Вот как. Значит, подарил. Фазолино смущенно уставился в пол. — Я не решаюсь сказать кому. Кардинал схватил Фазолино за подбородок и, не отводя взгляда, спросил: — Кому? — Этот человек нам хорошо знаком. Его фамилия Бродка. Смоленски оттолкнул Фазолино с такой силой, что тот не удержался на ногах и упал. Но кардинал не успокоился, он вцепился в Альберто двумя руками, поднял его и железной хваткой прижал к стене, на которой мерцали экраны. Краем глаза Фазолино заметил на одном из этих мониторов одетого в белое мужчину, неподвижно сидевшего в кресле. Картинка шла с потолка и, судя по всему, снималась тайком, как и большинство других изображений на мониторах. Но в данный момент его это мало интересовало. Он боялся жестокости Смоленски и его непредсказуемых поступков. Фазолино очень удивился, когда кардинал внезапно отпустил его, пригладил свои редкие, крашенные в черный цвет волосы и снова вернулся за письменный стол, за которым сидел до этого. Вынув из ящичка с сигарами одну из самых дешевых, которые он курил по причине бережливости, кардинал подпалил ее при помощи спички и несколько раз по привычке подул на тлеющий край. Затем затянулся и с силой выпустил дым в потолок. — Фазолино, — произнес он, не удостоив посетителя даже взглядом, — ты — идиот. Такое могло произойти только с законченным недоумком. Фазолино стоял по другую сторону стола в позе кающегося грешника, который надеялся на отпущение грехов. Прошло несколько томительных минут молчания, дым неприятно бил ему в нос, и после довольно продолжительной паузы он наконец решился задать вопрос: — Ваше преосвященство, что же мне теперь делать? Тут государственный секретарь склонился к посетителю и своим знаменитым страшным шепотом сказал: — Скажу тебе только одно, Фазолино. Верни кассеты, иначе… Больше Смоленски ничего не сказал, но Фазолино хорошо понимал, что означают эти слова. Утром разразилась гроза, и теперь над Римом висели черные тучи, сквозь которые время от времени пробивалось солнце — явление, придававшее городу очарование, ибо оно было подобно искусному театральному освещению. Древние руины, на которые наталкиваешься здесь на каждом шагу, сверкали в солнечных лучах подобно бутафории на гигантской сцене. Бродка и Жюльетт укрылись от ливня у себя в пансионате, где их удивил портье, вручив пакет большого формата и пояснив, что его доставил какой-то таксист около часа назад. На серой оберточной бумаге было написано черным фломастером: «Синьоре Жюльетт Коллин, проживающей в данное время в „Альберго Ватерлоо“». Последние слова были подчеркнуты дважды. Ни Бродка, ни Жюльетт не догадывались, кто мог быть отправителем посылки, не говоря уже о том, что в ней могло находиться. Посылка размером шестьдесят на восемьдесят сантиметров была на удивление легкой. По крайней мере, подозрения, что там есть что-то опасное, не возникало. Тем не менее они отнесли ее к себе в номер со всеми предосторожностями. Липкую ленту Бродка разрезал ножом. Развернув бумагу, он увидел толстый картон. Когда Бродка поднял его, Жюльетт невольно вскрикнула. В посылке были украденные из ее галереи графические работы. Оригиналы! — Ты уверена? — спросил Бродка, растерявшись. — Совершенно уверена! — взволнованно воскликнула Жюльетт. — И что же это значит? Жюльетт проверила бумагу большим и указательным пальцами, одну за другой поднесла картины к свету и, покачав головой, ответила: — Хотела бы я знать… — Здесь что-то не так, — сказал Бродка, оправившись от первого шока. Жюльетт пристально разглядывала графические работы, но не обнаружила даже малейших следов повреждения. — Странная история. Можно подумать, что кто-то хочет заключить с нами сделку. Бродка ненадолго задумался. — Конечно! — воскликнул он. — Фазолино предлагает нам сделку! Так сказать, обмен. Графические работы в обмен на кассеты. — Но это наводит на мысль, что кассеты стоят для Фазолино по меньшей мере полмиллиона марок. Бродка присвистнул. Затем покачал головой. — Картины он вернул уж точно не потому, что раскаялся в своем поступке. Жюльетт аккуратно сложила картины и хотела упаковать их в ту же бумагу, в которую они были завернуты, но вдруг заметила конверт. Внутри конверта она нашла два билета на самолет: Рим — Мюнхен, «Алиталия», рейс АЦ 434, вылет из Фиумицино в 17:30 17 марта. — Но это же сегодня! — Бродка взял билеты у Жюльетт и стал рассматривать их с такой тщательностью, словно они могли оказаться подделкой. — Вот как. Они хотят от нас избавиться, причем немедленно. — И что нам делать? — Думать, — сухо произнес Бродка, присел на краешек кровати и уронил голову на руки. Жюльетт беспомощно смотрела на него. Наконец она сказала: — Если я приду в Мюнхене к прокурору и скажу, что оригиналы работ нашлись и что некий таксист привез их в наш пансионат, мне никто не поверит. Меня только по-настоящему заподозрят. Бродка рассмеялся, и в его смехе слышалась беспомощность. — Ты совершенно права, любимая. Кроме того, я вполне допускаю, что за этим якобы жестом великодушия кроется какая-то дьявольская хитрость. — Но картины настоящие. Это действительно оригиналы. — Все может быть, — ответил Бродка. — Вопрос только в том, какую цель преследуют Фазолино и его люди, возвращая их тебе… — Даже не представляю. Но если уж они прилагают обратные билеты, то это значит, что они хотят избавиться от нас. — Именно это меня и смущает. Очевидно, решение проблемы ближе, чем мы полагаем. Жюльетт швырнула билеты на стол. — Все это можно рассматривать как угрозу: «Вот, мол, ваши украденные картины. Теперь нет никакой надобности копаться в наших делах и что-то вынюхивать. Убирайтесь вон». — Хм… — Бродка поднял глаза на Жюльетт. — По-моему, ты забываешь, зачем здесь я. В тот же миг раздался телефонный звонок. Жюльетт сняла трубку. На другом конце провода послышался чужой голос. — Вы получили картины? — спросил мужчина на ломаном немецком языке с сильным итальянским акцентом. |