Онлайн книга «Чаттертон»
|
Как на мягкой траве Овцы блеют: «Бе-е!» Затем он становится боком, складывает перед собой руки калачиком, упершись кулаками в живот, а правую ногу сгибает в колене, заводит вперед и наступает на свою левую ступню, так что его тело изображает эту самую букву. А теперь без труда Покажу я вам «А-а!» Он мигом сгибается пополам, одной рукой касаясь земли, а другой вцепившись в коленку. Не бывает чудес? Но глядите-ка: «Эс!» Он ложится на спину и, обняв себя за туловище, тянет ноги кверху, а потом загибает их к лицу. Потом он подскакивает и тычет пальцем в сторону Чаттертона. А что иное эти человечьи символы означают, как не ВАС, сэр? Вас! Вас! Чаттертон смеется, но почему-то его охватывает испуг. Да, сэр, вы смеетесь, но взгляните, откуда льется ваш смех. Он прикрывает губы ладонью, а когда отнимает ее, то рот как будто исчез, и нижняя половина лица совершенно пуста. Чаттертон вглядывается в него, а затем повторяет тот же трюк. Мастер поз угрюмо смотрит на него и принимается кружиться на каблуках с такой скоростью, что нельзя как следует рассмотреть ни его спины, ни лица. А Чаттертон, смеясь, в точности подражает всем его движениям, и они вдвоем бешено кружатся на грубой земле. Мастер поз останавливается первым; он с жестом мольбы простирает руки к Чаттертону и глухо бормочет: Да ты просто сумасшедший мальчишка. Не такой уж сумасшедший, нет. Ему не нравится, когда его называют мальчишкой. Не такой уж сумасшедший, чтобы нуждаться в жалости таких, как ты. Мастер поз покачивается на каблуках и поднимает обе руки над головой. Гордец, как я погляжу, гордец – ни дать ни взять Люцифер! К Чаттертону возвращается хорошее настроение. Так значит, ты запомнишь меня, раз я такой гордец? Он направляется к двери дома, где находится его каморка, и кричит через плечо: Ты запомнишь меня! * * * – Так значит, вот она – да? – Стюарт Мерк держал картину, поднеся ее к свету. – Вот эта маленькая красавица. Камберленд едва не поморщился. – Так мне сказали, Стюарт. – Называйте меня просто Стью, ладно? Все друзья меня так зовут. Говоря это, он внимательно изучал портрет. – Ну, настало время для старого доброго нескафе. Камберленд позвонил Клэр и попросил сделать кофе. – Ах да, – сказал он, изящно заслонив ладонью микрофон. – Стюарт. Стью. Вам черного или с молоком? Мерк снял свои очки в проволочной оправе, медленно покачал головой и рассмеялся. – А, это шутка, да? – Камберленд был озадачен. – Кофе мне нужен для картины. Если смешать его гранулы с краской, это дает верный эффект состаривания. – Как чудесно. До сей поры я пребывал в неведении, словно инфанта. Может, мне перейти на чай? – Видите ли, со старыми штучками надо обходиться заботливо. – Мерк поглядывал на него с лукавой усмешкой. – Они ведь ломкие. Так и норовят рассыпаться. – В их возрасте – боюсь, разве лишь в благодарностях. – Он уже стал подозревать, что Мерк наделен чувством юмора. – А вот вам не по вкусу старые штучки, я прав? Вы предпочитаете молодых штучек. В этот момент вбежала Клэр, неся поднос с тремя чашками кофе. – А где Зам? – спросила она, заглянув за дверь – на тот случай, если Мейтленд спрятался там от нее. Камберленда раздосадовало ее вторжение как раз в этот момент. – Наверно, он навещает матрону, Клэр. – Матрону? – Да я правда не знаю, где он. Только что он ушел пудрить нос. – Заглянуть в его кабинет? – А может, лучше в ящик Пандоры? Мерк продолжал пристально рассматривать холст, и теперь он вмешался: – В некоторых местах трещинки есть только на лаке: вот здесь, здесь… – …Давайте мы поговорим об этом после того, как отведаем замечательного кофе, который приготовила нам Клэр. Пусть даже он жутко состарит нас. Он выпроваживал ее из кабинета, но она неожиданно остановилась: – Ах да, звонила Вивьен. Она зайдет сегодня утром, просто повидать нас. – Прекрасно. – Он вытолкнул ее из кабинета, послал ей вдогонку воздушный поцелуй и закрыл дверь. Мерк скорчился на полу перед холстом, и Камберленд, вернувшись в комнату, смерил одобрительным взглядом его стройные ягодицы. – У вас такой вид, как будто вы приготовились к порке, Стюарт. Стью. – А что, я провинился? – Ну, уж в это-то я нисколько не сомневаюсь. – Он шагнул в сторону Мерка, но молодого человека гораздо больше интересовала картина. – И ведь не только лак растрескался, верно? Но и краска тоже. Здесь очень много разных слоев. Камберленд подошел поближе и встал позади него. – А может быть, это просто подмалевок? – Нет. Под этой картиной явно скрыта еще одна – а может быть, и больше. Видите вот тут, да? – Мерк обвел очертания лица на портрете. Кто-то его изменил. Краски, которыми написано тело, слишком ярки. Камберленд призадумался. – А если изначальная картина и вправду намного старше, то нельзя ли содрать верхние слои и сохранить самый нижний? – Вы правда хотите, чтобы я все это содрал? – Мерк по-турецки сидел на полу рядом с холстом. – Чтобы я это вскрыл? – Я в ваших руках, Стюарт. Стью. – Для вас я готов на все. Разумеется, я это сделаю. Мы ведь теперь партнеры. – Мерк сразу же понял, что эта картина содержит наслоения сразу нескольких изображений, выполненных в разное время: на руках телесная окраска поблекла, зато на лице она была по-прежнему яркой, свинцовые белила свечного пламени приобрели синевато-серый цвет, а те, что были использованы для заглавий книг, сохранили прежний оттенок. Само же лицо, казалось, приобрело черты трех или четырех различных изображений: Мерк решил, что потому-то оно и производило такое тревожное впечатление, а что касается глаз, то они обладали глубиной, но были лишены яркости. Он уже понял, что придется целиком удалить краску, а потом, с помощью тех очертаний на холсте, начать все заново. Но он все еще затруднялся определить, кого из художников той поры избрать себе в качестве образца: как было известно Сеймуру, Стюарт Мерк был искусным и тонким живописцем, но придавал чрезмерное значение технике. Для него удовольствие от писания картин заключалось в формальном исполнении, а не в творческом поиске, в мимесисе, а не в изобретении. И вот, теперь он говорил Камберленду: |