Книга Бойцовский клуб, страница 18 – Чак Паланик

«На прошлой неделе, — рассказываю я Тайлеру, — „Когда здесь со своей рождественской вечеринкой были Эмпайр Стейт Лойерс, я поднапрягся и выдал им все в их апельсиновый мусс“.

На прошлой неделе, — рассказывает Тайлер мне, — он остановил лифт и спустил газы на полную тележку «бокконе дольче» на чаепитии Юношеской Лиги.

Понятно, Тайлеру ведь известно, что меренга вберет в себя душок.

С тараканьего уровня мы слышим, как плененный певец с лирой исполняет музыку титанам, поднимающим вилки с кусками порезанной баранины, — каждый кусок размером с кабана, и в каждом жующем рту — Стоунхендж из слоновой кости.

Я говорю — «Давай уже!»

Тайлер отвечает:

— Не могу.

Если суп остынет — его отошлют обратно.

Эти великаны отсылают на кухню что угодно без малейшего повода. Им просто хочется посмотреть, как ты носишься туда-сюда за их деньги. На ужинах вроде этого, на всех этих вечеринках с банкетами, — они знают, что чаевые уже включены в счет, поэтому обращаются с тобой, как с грязью. На самом деле мы не отвозим ничего на кухню. Потаскай «помм паризьен» или «аспержес голландез» вокруг да около, потом предложи их кому-то другому, и в конце концов окажется, что все в порядке.

Я говорю — «Ниагарский водопад. Река Нил». В школе мы все считали, что если руку спящего опустить в посудину с теплой водой, — он обмочится в постель.

Тайлер говорит:

— О! — голос Тайлера за моей спиной. — О, да! О, получается! О, да! Да!

Из-за приоткрытых дверей бального зала в конце служебного коридора слышен шелест золотых, черных, красных юбок высотой, наверное, как золотой вельветовый занавес в Старом Бродвейском театре. Снова и снова мелькают седаны-Кадиллаки из черной кожи со шнурками на месте ветрового стекла. Над машинами шевелится город офисных небоскребов, увенчанных красными поясами.

«Не переборщи», — говорю я.

Мы с Тайлером стали настоящими партизанами-террористами сферы обслуживания. Диверсантами праздничных ужинов. Отель обеспечивает такие мероприятия, и если кто-то хочет есть — он получает еду, вино, фарфор, хрусталь и официантов. Он получает все нужное, внесенное в общий счет. И, поскольку он понимает, что его деньги тебе не грозят, то для него ты — всего лишь таракан.

Тайлер участвовал один раз в проведении такого праздничного ужина. Именно тогда он превратился в официанта-ренегата. На этой вечеринке с ужином Тайлер подавал рыбные блюда в эдаком белостеклянном доме-облаке, который, казалось, парил над городом на стальных ногах, вкопанных в откос холма. В тот момент службы, когда Тайлер мыл посуду от блюд под соусом, на кухню вошла хозяйка, сжимающая обрывок бумаги, который трепетал как флаг, — настолько тряслись ее руки. Мадам прошипела сквозь стиснутые зубы, что хотела бы знать — не видел ли кто-нибудь из официантов, как какой-нибудь гость проходил по коридору в спальную часть дома? Особенно женщина. Или, может, хозяин.

На кухне были Тайлер, Альберт, Лен и Джерри, мывшие и складывавшие посуду, и помощник повара Лесли, поливавший чесночным маслом сердечки из артишоков, приправленные креветками и эскаротами.

— Нам не положено ходить в эту часть дома, — говорит Тайлер. — Мы входим через гараж. Все, что нам положено видеть — это гараж, кухня и столовая.

Хозяин входит в дверь кухни вслед за хозяйкой и берет клочок бумаги из ее трясущейся руки.

— Все будет в порядке, — говорит он.

— Как я могу выйти к этим людям, — возражает Мадам. — Когда я не знаю — кто это сделал?

Хозяин гладит ее по спине, обтянутой белым вечерним платьем, прекрасно гармонирующим с обстановкой ее дома, — и Мадам выпрямляется, расправляет плечи, внезапно успокоившись.

— Это твои гости, — говорит он. — И этот праздничный вечер очень важен.

Это смотрится действительно смешно, — вроде как чревовещатель рукой приводит в движение свою куклу. Мадам смотрит на мужа, и легким толчком он направляет ее обратно в столовую. Записка падает на пол, и двухсторонняя кухонная дверь метлой выметает ее к ногам Тайлера.

— Что там написано? — спрашивает Альберт.

Лен выходит убрать со стола остатки рыбных блюд.

Лесли отправляет противень с артишоками обратно в духовку и спрашивает:

— Да что там, в конце концов?

Тайлер смотрит Лесли в лицо и говорит, даже не нагибаясь за запиской:

— «Я поместил некоторое количество мочи как минимум в одно из ваших изысканных благовоний».

Альберт улыбается:

— Ты помочился в ее парфюмы?

«Нет», — говорит Тайлер. Он просто оставил записку торчать между флаконов. — «У нее этих флаконов под зеркалом в ванной стоит штук сто».

Лесли улыбается:

— Так ты этого не делал, точно?

— Нет, — отвечает Тайлер. — Но она-то этого не знает.

Все остальное время этой ночной вечеринки в стеклянно-белом поднебесье Тайлер убирал из-под носа хозяйки тарелки с остывшими артишоками, потом остывшую телятину с остывшими «помм дюшес», потом остывшее «суфле а ля полонез», не забыв при этом дюжину раз наполнить вином бокал хозяйки. Мадам сидела и наблюдала за тем, как ест каждая ее гостья, пока, — в промежутке между блюдом шербета и подачей к столу абрикосового торта, — место Мадам во главе стола внезапно не опустело.

Они мыли посуду после ухода гостей, отправляя охладители и фарфор обратно в фургон отеля, когда на кухню заглянул хозяин и попросил Альберта пройтись и, пожалуйста, помочь ему перетащить что-то тяжелое.

Лесли сказал: «Может быть, Тайлер перестарался».

Резко и быстро Тайлер рассказывает, что они убивают китов, как он говорит, — чтобы изготовить эти парфюмы, унция которых стоит больше унции золота. Многие люди даже и не видели живого кита. У Лесли двое детей в квартире через дорогу, а у хозяйки-Мадам, в бутылочках на полке в ванной, — больше баксов, чем мы можем заработать за год.

Альберт возвращается от хозяина и звонит 9-1-1. Зажимает трубку рукой и говорит — черт, зря Тайлер подбросил записку.

Тайлер отвечает:

— Так скажи менеджеру по банкетам. Пусть меня уволят. Я не обручен с этой дерьмовой работенкой.

Все дружно уставились в пол.

— Увольнение, — говорит Тайлер. — Это лучшее, что может произойти с любым из нас. Тогда мы бросили бы гулять по воде и всерьез занялись бы своими жизнями.

Альберт говорит в трубку, что нам нужна скорая, и называет адрес. Ожидая на линии, Альберт рассказывает, что сейчас хозяйка в настоящей истерике. Альберту пришлось поднимать ее с пола около двери туалета. Хозяин не мог поднять ее, потому что Мадам орет, что это он помочился в ее парфюмы, и это он так пытается довести ее до сумасшествия по сговору с одной из посетительниц сегодняшней вечеринки, и она устала, устала, устала от всех этих людей, которых они называют своими друзьями.