Книга Деревянный ключ, страница 42 – Тони Барлам

План приняли к исполнению. Беэр оказался гением организации. Через двадцать минут все были облачены в заранее приготовленные охотничьи костюмы и горные ботинки — даже я! — рюкзаки и ружья сложены в багажник, номера заменены.

И тогда Беэр вынул из шкафа объемистый саквояж, бережно, как младенца из ванночки, и я вдруг догадалась, что там внутри.

— Покажите! — попросила.

Он безропотно, точно признавая мое право, раскрыл и вытащил темное, почти черное полено и некогда белую холстину в бледно-коричневых старческих пятнах, сложенную вчетверо. Почему-то захотелось встать на колени. Похоже, что и у всех остальных возникло то же чувство. Протянула было руку, но отдернула, лишь спросила, обмирая:

— Откуда — у вас?

— Нашел, — был ответ.

— Где же?

— В одной гробнице, — как само собой, с циничной улыбочкой, — в городе Стратфорде, в Уорвикшире. {28} На ней, помнится, еще было написано:

Good frend for Iesus sake forbeare,

to digg the dust encloased heare.

Blese be ye man yt spares thes stones,

and curst be he yt moves my bones. [42]

Красиво так — с оксфордскими придыханиями.

— Боже ты мой! Это же!.. — Я задохнулась. — И вы не побоялись потревожить его прах?

Беэр пожал саженными плечами:

— Я не из пугливых. К тому же это можно прочитать как указание: for beare — to digg. [43] Да и не было там никакого праха…

lomio_de_ama:

Приветствую!

8note:

О, какими судьбами? Ты все еще читаешь мой опус?

lomio_de_ama:

У тебя были сомнения? Конечно, читаю, хотя и нерегулярно, извини. Навалилось работы. Сейчас, ко всему прочему, приходится переводить средневековые хасидские сказки.

8note:

Интересно?

lomio_de_ama:

Познавательно и поучительно. Знаешь, кто попадает в ад? Например, тот, кто не гуляет со своими детьми и не покупает им игрушек. А пребывание в раю, по их представлению, сравнимо с вечным оргазмом. Короче говоря, как всегда в народных сказках, — примитив, замешенный на мудрости. Или наоборот. А в ближайшем будущем мне предстоит переводить «Тольдот Ешу».

8note:

История Ешу?

lomio_de_ama:

Ну да, своего рода ответ средневековых иудеев на христианские сказания об Иисусе. На первый взгляд — то ли глупая пародия, то ли попытка вписать свою версию в известные рамки.

8note:

О, как это знакомо! А что — на второй?

lomio_de_ama:

На второй можно предположить, что в этой сказке скрыто некое подмигивание, понятное только посвященному. Какие-то факты, спрятанные за нарочито идиотскими деталями. Тебе стоит прочесть ее. В оригинале, разумеется.

8note:

OK, обязательно почитаю. Что у тебя происходит кроме работы? Играешь ли еще в бадминтон?

lomio_de_ama:

Какое там! Бадминтон здесь не в чести. Тут играют в теннис.

8note:

Да, я слыхал. Думаю, это оттого, что в Штатах никогда не было традиции фехтовальных дуэлей.

lomio_de_ama:

Вот-вот! Поэтому им по нраву все, что напоминает перестрелку.

8note:

Жабры!

Воду для мытья пришлось таскать из колодца во дворе. Тара объяснила, что устроенная под крышей специальная емкость, в которую воду накачивают из акведука с помощью ворота и архимедова винта, пуста, ибо слуги уже четыре дня как разбежались, прихватив лошадей, а сил одного человека едва ли хватит, чтобы провернуть механизм и десяток раз.

Оскальзываясь в крови, Марко заволок окоченелое тело Луки в дом, чтоб не мешало проходу. Остальных решил не тревожить и старался не смотреть в их сторону, впрочем, милосердные сумерки и так скоро скрыли от его взгляда грустное зрелище.

Пока он сновал взад-вперед с медными ведрами, Тара сидела в головах у своего мертвого любовника, гладила по волосам и что-то напевала. Может, и плакала — лица ее Марко не видел. Только когда он пришел сообщить, что вода нагрета, девушка подняла на него совершенно сухие, хотя и печальные глаза. Марко в очередной раз подивился тому, с какой легкостью у Тары меняется настроение, — поднявшись с колен, она тотчас вернулась к прежнему игривому и слегка ехидному тону.

В небольшой, но роскошной терме она велела юноше наполнить теплой водой вытесанную из единого куска розоватого мрамора купель — таких он не видывал даже в самых богатых домах, а сама подлила в нее прозрачные жидкости из стеклянных сосудов, отчего вода сделалась пенной и ароматной, как свежая виноградная брага.

Тара принялась неспешно раздеваться, шепотом ругая неудобную мужскую сбрую и не обращая внимания на Марко, который стоял чурбан-чурбаном и не знал, куда глаза девать, — фрески на стенах были самого непристойного свойства. Только когда из одежд на ней осталась одна рубаха, Тара словно бы вспомнила про Барабассо:

— Ты разве не собираешься мыться?

Тот смешался:

— Думал — потом… после тебя… Я подожду там… — Он, не глядя, махнул рукой куда-то в сторону.

— Там — это в печи? — хохотнула Тара. — Нет уж, так не пойдет! Ты видел меня обнаженной, а я тебя нет. Это нечестно. К тому же по моим законам я должна помыть тебя собственноручно. Раздевайся! Ты же не хочешь меня обидеть?

Марко замялся, пытаясь найти хоть какой-нибудь повод отказаться.

— Что же ты стоишь? Вода остынет! — Насмешница нетерпеливо постучала босой ножкой по мозаичному изображению чрезвычайно возбужденного сатира. — Я жду! Или ты боишься меня?

— Ничего я не боюсь! — буркнул Марко, заливаясь краской, отвернулся и стал стягивать подшитую войлоком кольчугу.

Оставшись в костюме праотца нашего Адама, он старательно прикрыл руками срам и обернулся. Тара — тоже нагая — подошла к нему.

— Чего ты стыдишься? Разве эта часть тебя, — она показала глазами вниз, — хуже всех прочих? Или она не от Бога?