Книга Мятежная дочь Рима, страница 60 – Уильям Дитрих

— Похоже, вы неравнодушны к домашнему хозяйству, трибун? — лукаво улыбнулась Валерия.

— Ну, ведь одно время этот дом был моим.

Порозовев от смущения, Валерия бросила на него извиняющийся взгляд:

— И правда! Простите! Как, должно быть, неприятно вернуться из этого чудесного дома назад в казармы!

Ничто не дрогнуло в его лице.

— Ничуть. Я тут везде как дома.

— Я намерена сделать все, чтобы этот дом стал домом и для всего гарнизона! Мы будем часто давать обеды. Мне хочется, чтобы офицеры моего мужа чувствовали себя здесь, как в родной семье.

Он скользнул по ней равнодушным взглядом.

— Как это благородно с вашей стороны!

Наконец подали ужин. Казалось, Гальбе доставляет удовольствие просто наблюдать за тем, как ест Валерия — он пожирал взглядом ее изящно очерченные губы, мелкие и белые, словно жемчужины, зубы, бездонные черные глаза. Чувствуя на себе его взгляд, Валерия откровенно наслаждалась. Выпив вина, она перестала смущаться и искренне радовалась его обществу.

— Расскажите мне, что вы теперь думаете о Британии, — попросил Гальба.

Идея неожиданно ей понравилась — Валерия чувствовала, что переходить к разговору об отношениях, которые сложились между тремя офицерами крепости, пока еще рано.

— Провинция очень красива.

— Как и вся наша империя, — ввернул Гальба, давая понять, что рассчитывал услышать нечто не столь банальное.

— В ней странно сочетаются примитивность и вместе с тем утонченность. К примеру, сидя за столом на вилле Люсинды, чувствуешь себя так, словно вновь оказался в Риме. А всего в миле отсюда встречаешь крестьянские хижины кельтов, которые не меняются уже тысячу лет. А бритты то сварливо брюзжат, то радуются, как дети. Даже погода тут переменчива. Все это так странно… и очаровательно.

— И вам не скучно тут, особенно после блеска и великолепия столицы? — Гальба положил в рот еще кусочек оленины.

— Нет. Я уже пресытилась всем этим блеском. А тут… тут я чувствую, что живу. Клодий говорит, что возможность близкой смерти лишь обостряет радость бытия.

— Неужели?

— Та засада в лесу только заставила меня еще больше ценить жизнь. Разве это, по-вашему, не странно?

— Но теперь за вас отомстили.

— Да. Мой супруг и Клодий.

— И еще две сотни людей. И все только для того, чтобы вы чувствовали себя в безопасности.

Валерия пожала плечами:

— Я и так уже чувствую себя в безопасности. С вами.

Он рассмеялся:

— Поклонник вряд ли принял бы это за комплимент. Да и солдат тоже.

— И кем же вы считаете себя, Гальба?

— Стражем. Неким подобием Вала.

— Вал ведь для вас все, не так ли?

— Это моя жизнь. Конечно, она не столь великолепна, как у сенатора, но легион — это мои корни.

— Мне кажется, вы вовсе не такой солдафон, каким хотите казаться. И не такой опасный, каким желаете выглядеть в чужих глазах. И не неотесанный провинциал, на которого стараетесь походить. Так почему вы все время притворяетесь, Гальба? Постоянно играете какую-то роль?

— Каждый хоть немного, да притворяется. Но я такой, какой есть.

— Именно это мне в вас и нравится. Во всяком случае, вы притворяетесь куда меньше, чем юноши в Риме.

— Становясь мужчиной, человек перестает притворяться. На поле боя это бессмысленно и бесполезно. Слабые, те, что лишь желают казаться сильными, обычно гибнут первыми.

Неужели он имел в виду Марка?

— Ну, по вам не скажешь, что вы слабый человек.

— Да. Я способен на многое. Чтобы пойти далеко, мне не хватает лишь связей.

— Конечно. Именно это я и имела в виду!

— Я человек, который нуждается только в соратнике, чтобы добиться многого. Я мог бы назвать вам императоров, которые начинали так же, как я, чтобы потом достигнуть вершин власти.

— Вы имеете в виду — в покровителе?

— Я хотел сказать — в союзнике. Двое умных людей всегда могут заключить между собой союз.

Неужто это завуалированное предложение заключить перемирие, о котором она так мечтала? Марта принесла булочки, и пока она расставляла тарелки, оба сидели молча. Гальба искоса поглядывал на Валерию, сгорая от желания продолжить разговор.

— Наверное, вам тут одиноко, Валерия? — заговорил он, чуть только за рабыней захлопнулась дверь. — Оказались так далеко от дома?

— Ну, у меня ведь есть Савия.

Он коротко фыркнул.

— Но она вечно брюзжит. Она не замечает, что я уже не маленькая девочка. И обращается со мной как с ребенком.

— В то время как вы — женщина.

— Вот именно.

— И нуждаетесь в том, что необходимо каждой женщине.

— Да. Хотя я уже успела понять, что живу в мире, предназначенном для мужчин. И общество здесь совсем не то, что в Риме. Мне хочется завести новых друзей. Узнать что-то новое. Обзавестись новыми впечатлениями…

— К тому же вы обожаете всякие авантюры.

— Мне хочется познать жизнь, вот и все. Ведь до сих пор меня растили, словно оранжерейный цветок.

— Новые впечатления — это вроде нашей сегодняшней поездки верхом?

— И этого ужина тоже! Вы не представляете, какое удовольствие я испытываю от нашей беседы!

— И это в моем скучном обществе?

— Ваше общество доставляет мне не меньшую радость, поверьте.

— А мне — ваше. И я мог бы обогатить вас новыми впечатлениями, Валерия.

Она с изумлением уставилась на него широко раскрытыми глазами:

— Да что вы говорите, трибун?!

— Я бы мог показать, каков он на самом деле, теперешний мир, не тот, который воспевают поэты, а настоящий. Научить, как подчинять этот мир своей воле. А вы рассказали бы мне о Риме.

Валерия рассмеялась. Она немного нервничала, но была явно заинтригована.

— Ах, какой из вас, должно быть, получится восхитительный учитель!

— И еще я мог бы научить вас, что такое быть женщиной.

— Вы? Мужчина?

— Да. И я бы мог показать вам, что такое быть мужчиной.

Валерия, немного смущенная тем неожиданным направлением, которое принял их разговор, неуверенно покосилась на Гальбу. Он не сводил с нее глаз, и по выражению его лица она видела, что он разговаривает с ней откровенно, как с равной. Однако почему-то это тревожило ее.

— Я мог бы рассказать вам многое — и о мужчинах, и о женщинах. — Внезапно Гальба, положив тяжелую руку ей на плечо, привлек Валерию к себе и потянулся к ее губам. Этот жест был таким же быстрым и столь же привычным, как и тот, которым он выхватывал из ножен меч. И прежде чем Валерия успела отодвинуться или оттолкнуть его, губы Гальбы, жадные и ненасытные, уже смяли ее рот, колючая борода щекотала ей щеки, горячее мужское дыхание опалило ей кожу. Она почувствовала, как он настойчиво пытается раздвинуть ей губы.