Книга Соверен, страница 107 – К. Дж. Сэнсом

Малеверер подозвал сюда тюремщика.

— Я только что сказал мастеру Шардлейку, что у меня есть весьма серьезные подозрения на ваш счет, — изрек он. — Кроме вас, никто не мог отравить заключенного.

Редвинтер метнул на меня взгляд, исполненный жгучей ненависти.

— Уверен, мастер Шардлейк постарался всячески укрепить вас в этом мнении, — процедил он сквозь зубы.

— Ошибаетесь, — бросил Малеверер. — Мастер Шардлейк со мной не согласен.

Слова эти явно стали для Редвинтера полной неожиданностью. Он в замешательстве переводил глаза с меня на Малеверера.

— Клянусь, я не давал ему яд, — заявил он наконец. — Не понимаю, почему я заслужил подобные подозрения?

— Не смейте распускать язык передо мной, вы, гнусный недоумок! — рявкнул Малеверер и сделал угрожающее движение по направлению к тюремщику.

Тот подался назад, и я впервые увидел, как в ледяных глазах Редвинтера заметались огоньки страха.

— Клянусь, сэр Уильям, я ни в чем не виноват, — понурившись, пробормотал он.

Лекарь меж тем влил в глотку Бродерика очередную порцию соленого пива, и того вновь вырвало. Тонкая струйка желтой жидкости стекала у него по подбородку.

— Он вне опасности? — обратился Малеверер к лекарю.

— По крайней мере, я вывел весь яд из его желудка. Хорошо, что солдат, который его обнаружил, догадался сразу вызвать рвоту.

— Можно мне осмотреть камеру? — обратился я к Малевереру.

— Зачем?

— Сам не знаю. Но если признаки отравления появились у Бродерика спустя десять минут после того, как мастер Редвинтер вышел из камеры, возможно, заключенный принял яд сам.

— Где он мог взять яд? — взревел тюремщик. — Я осматриваю камеру каждый день! В ней невозможно ничего спрятать!

— Осматривайте, если хотите, — устало кивнул Малеверер.

Я вошел в пустую камеру. На каменном полу не удалось обнаружить ничего, кроме пятен рвоты. Я прошелся по камере взад-вперед, надеясь, что взор мой наткнется на какой-нибудь необычный предмет. Малеверер и Редвинтер, подобно двум огромным воронам, не сводили с меня глаз.

Деревянные миска и чашка, которыми пользовался Бродерик, были пусты. Скорее всего, доктор Гибсон уже забрал остатки пищи, дабы подвергнуть их исследованию. Всю обстановку камеры составляли кровать, табуретка и пустой ночной горшок. Я сбросил с кровати перепачканные рвотой одеяла и принялся ощупывать соломенный тюфяк.

Вдруг я заметил, что между стеной и кроватью что-то белеет. Мгновение спустя находка была у меня в руках.

— Что это? — раздался за спиной голос Малеверера.

— Носовой платок.

К моему удивлению, то был женский носовой платок, сложенный вчетверо. Судя по украшавшим его кружевам, он явно принадлежал леди.

— И все? — разочарованно протянул Малеверер.

На ощупь платок оказался до странности жестким, к тому же его покрывали темные пятна. Я вытащил из кармана свой собственный платок, расстелил на кровати и сверху положил находку.

— Сейчас посмотрим, что там такое, — тихо произнес я и, осторожно взяв свой платок за уголки, направился к дверям.

Свободной рукой я по пути прихватил табуретку. Бродерик, впавший в забытье, распростерся в кресле. Доктор Гибсон склонился над ним. Отойдя от них на несколько шагов, я поставил табуретку на пол и развернул на ней свой носовой платок. Все мы — я, Малеверер и Редвинтер — устремили взгляды на маленький белый квадратик.

— Эка невидаль! — разочарованно проворчал Малеверер. — Видно, какая-то шлюха подарила этому болвану платок на память, и он любовался им на досуге!

— У заключенного не было никакого платка, — озадаченно нахмурив лоб, пробормотал Редвинтер. — Его самым тщательным образом обыскивали два раза: сначала в замке, сразу после ареста, затем здесь. Никаких сувениров вроде этого платка ему бы не оставили. Посетителей к нему не допускали. И уж конечно, среди тех, кто заходил в камеру, не было женщин.

Я нагнулся ниже, разглядывая пятна, покрывавшие платок.

— Вы говорите, когда заключенного перевезли сюда из замка, его обыскали вновь? — обратился я к Редвинтеру.

— Да. Заставили раздеться донага и осмотрели все его вещи.

— Однако оставалось одно место, где он мог спрятать платок, — сказал я, указав на темные пятна.

На несколько мгновений воцарилось молчание, потом Малеверер недоверчиво расхохотался.

— Вы хотите сказать, что этот парень спрятал подарок своей возлюбленной себе в задницу? — пророкотал он.

— Именно так он и поступил, — кивнул я. — Только, полагаю, его возлюбленная, если таковая имеется, тут ни при чем. Он использовал дамский носовой платок лишь потому, что тот меньше и тоньше мужского.

— И зачем ему это понадобилось?

— В платке что-то было.

Мне не хотелось прикасаться к этому кусочку ткани, но все же я взял его за уголок и осторожно развернул. К моему великому разочарованию, там ничего не оказалось. Я наклонился еще ниже и принюхался, почти касаясь платка носом. От ткани исходил едва ощутимый запах, чрезвычайно неприятный, но отличавшийся от запаха испражнений. Я нахмурился, пытаясь припомнить, где и при каких обстоятельствах я ощущал этот гнилостный аромат. Вне сомнения, это было совсем недавно. Да, конечно, запах этот исходил от забинтованной ноги короля во время злополучной церемонии в Фулфорде.

— Что вы там вынюхиваете, стряпчий? — сердито вопросил Малеверер. — Может, вы еще попробуете эту гадость на вкус?

— Сэр Уильям, нам необходимо позвать доктора Гибсона.

Малеверер сделал лекарю знак подойти. Я поделился с ним своими предположениями. Доктор Гибсон с неохотой склонился над платком.

— Что вы скажете об этом запахе, сэр? — нетерпеливо просил я. — Это запах яда?

— Бог свидетель, этот запах знаком мне слишком хорошо, — грустно усмехнулся лекарь. — Это запах разложения и смерти. Я часто…

— Так существует яд с таким запахом? — перебил Малеверер.

— Если и существует, мне он не известен.

— Ядов на свете множество, и, скорее всего, один из них хранился в этом проклятом платке, — заявил Малеверер, и глаза его довольно блеснули. — Заключенный спрятал его в самом надежном месте, выжидая случая пустить в ход. Наконец случай этот подвернулся, и он отравил себя, дабы избежать пыток, которые ожидают его в Лондоне.

Он метнул взгляд на Бродерика, который по-прежнему не подавал признаков жизни.

— Богом клянусь, у этого малого были причины поторопить собственную смерть.

— Да, но кто принес ему яд? — возразил Редвинтер. — Как я уже сказал, все то время, что он провел в заточении, к нему не допускали посетителей.