Книга Соверен, страница 165 – К. Дж. Сэнсом

Я чувствовал, что мне необходимо побыть в одиночестве. Смерть Бродерика и арест Редвинтера породили на судне атмосферу тягостного беспокойства, которая угнетающе действовала на всех его обитателей. Перед мысленным взором упорно всплывало лицо мертвого Бродерика, спокойное, безучастное.

«Как-то примет его Господь?» — вздохнул я про себя.

Самоубийство — великий грех, но Бродерик был осужден на смерть и хотел лишь избежать невыносимых мук. И я, хотя и против собственного желания, оказался среди тех, кто заставил его искать смерти как величайшего блага. А ведь симпатия, которую возбуждал во мне Бродерик, подчас граничила с восхищением. Хотя люди, одержимые одной идеей и готовые ради нее на любые крайности, неизменно меня отпугивали.

Окинув взглядом палубу, я заметил в дальнем ее конце капитана, отдававшего матросам какие-то распоряжения. Все они показались мне встревоженными.

«Вдруг на корабле что-то не так?» — пронеслось у меня в голове.

Тут из люка показался Барак, как и я, закутанный в теплый плащ. Хватаясь за перила, он поднялся наверх, сделал несколько неуверенных шагов по качающейся палубе и опустился на скамью рядом со мной.

— Как себя чувствует мастер Ренн? — спросил он.

— Сегодня он не вставал с постели. Сказал, что у него ничего не болит и он просто хочет полежать. Но я-то вижу, что он слабеет с каждым днем. Боюсь, путешествие оказалось для него слишком тяжелым.

— Но он сам хотел поехать в Лондон во что бы то ни стало, — вздохнул Барак. — Бедный старикан. Увы, мы ничем не можем ему помочь.

Некоторое время мы оба молчали.

— Я слышал, корабельный руль не в порядке, — сообщил Барак, взглянув на капитана, который широкими шагами расхаживал по палубе. — Вроде бы сломался какой-то важный болт.

— Это серьезная поломка? — встревожился я.

— Серьезная не серьезная, а в открытом море руль не починишь, — пожал плечами Барак. — Нам придется зайти в Ипсвич. Путь до этого порта занял куда больше времени, чем обычно, хотя ветер был попутный. Матросы окончательно уверились в том, что во время этого плавания все идет наперекосяк. Говорят, виной всему дурные приметы.

— Матросы — самый суеверный народ на свете. Кстати, вы не помните, какое сегодня число? Я окончательно сбился со счета.

— Двадцать второе октября. Мы вышли в море семь дней назад. Матросы говорят, Рич просто рвет и мечет. В Ипсвиче он намеревается сойти на берег и ехать в Лондон верхом.

— Если мы дальше будем плыть с такой скоростью, король окажется в Лондоне прежде нас. Хотя сейчас, после смерти Бродерика, это не имеет никакого значения.

Барак молча кивнул, глядя на дождь брызг, которым осыпала палубу разбившаяся о борт волна.

— Я очень вам признателен, — сказал я, — за то, что прошлой ночью не оставили меня без поддержки.

— Не стоит благодарностей, — ухмыльнулся Барак.

— А как дела у Тамазин? — неуверенно осведомился я.

— Прекрасно, — кивнул Джек и, повернувшись, вперил в меня пристальный взгляд. — Я посоветовал ей прекратить проливать слезы по Дженнет Марлин. Напомнил, что эта дамочка, несмотря на все свои прекрасные душевные качества, была убийцей. Объяснил, что вы не можете горевать о ее смерти, потому что в противном случае она отправила бы вас на тот свет. А еще сказал, что милейшая мистрис Марлин без всякого сожаления расправилась бы с самой Тамазин. Если бы это было нужно для спасения ее ненаглядного жениха.

— В этом можно не сомневаться, — подхватил я.

— Тамазин рано осталась сиротой, и с малых лет ей приходилось самой о себе заботиться, — продолжал мой помощник. — Неудивительно, что она так прикипела душой к Дженнет Марлин. А также к мысли о том, что ее неведомый отец самых что ни на есть благородных кровей. Так что, если выяснится, что папаша не отвечает ее ожиданиям, мне придется держать ее в неведении.

— Даже если ее предположения справедливы, этот благородный отец, скорее всего, знать не захочет дочь, которую нагуляла от него придворная швея.

— Что верно, то верно. Наверняка он и думать забыл о том, как двадцать лет назад немного позабавился с мамашей Тамазин. Но в любом случае я не хочу причинять ей боль, — сказал Барак с неожиданной серьезностью. — А еще… я сожалею о том, что наговорил вам тогда, в Халле, — добавил он, сосредоточенно разглядывая носки собственных сапог.

— Не будем об этом вспоминать. Мы с вами слишком долго прожили бок о бок, только и всего.

На ум мне пришли четки Тамазин. Но мир, восстановившийся между мной и Бараком, был еще слишком хрупок, и неуместное замечание могло нарушить его вновь.

— Думаю, едва мы прибудем в Лондон, старину Редвинтера отправят в Тауэр, — заметил Джек.

— Да. Его подвергнут допросу.

— Допросу с пристрастием, который ожидал Бродерика?

— Возможно. Но я не верю, что заключенного убил Редвинтер. Малеверер набросился на первого, кто попался ему под горячую руку. Соображения здравого смысла ему неведомы. Словно лошадь в шорах, он видит лишь то, что у него перед носом.

— Но все обстоятельства против Редвинтера. Он все время был рядом с Бродериком. К тому же он говорит, что его ударили по голове, а никакого следа от удара не осталось.

— Можно оглушить человека, и при этом у него не останется даже синяка. Есть одно обстоятельство, которое перевешивает все прочие. У Редвинтера не было никакой причины убивать Бродерика. Зачем ему поступать во вред самому себе?

— Малеверер полагает, что Редвинтер лишился рассудка.

— Да. Отчасти это произошло по моей вине, — вздохнул я.

После того как тело Бродерика унесли, Малеверер, кипя злобой, принялся донимать расспросами меня и сержанта. Ликон припомнил мои слова о безумии Редвинтера, и Малеверер сразу за них ухватился. У него было объяснение дикому поступку Редвинтера — тюремщик, над которым поставили старшего, не вынес обиды и повредился в уме. Желая доказать свою власть над заключенным, он убил его. Напрасно я утверждал, что безумие Редвинтера совсем другого рода и убивать узника он не стал бы ни за что на свете. Малеверер, как обычно, остался глух к доводам, опровергающим удобную для него версию.

— Помимо ваших слов, у Малеверера есть и другие причины подозревать Редвинтера в безумии, — заметил Барак. — Я слыхал, тюремщик, превратившись в заключенного, впал в настоящее буйство. Он буквально лезет на стены каюты, визжит, вопит и призывает кары небесные на голову Малеверера. А в голове безумца могут родиться самые невероятные замыслы.

— Все это не убеждает меня в его виновности. Помимо всего прочего, он не справился бы в одиночку. Ему Бродерик оказал бы сопротивление.

— Вероятно, он оглушил беднягу, а потом сунул его в петлю.

— Я убежден — даже в припадке безумия Редвинтер не стал бы убивать заключенного, — покачал я головой. — Если хотите, я могу поделиться с вами своими предположениями относительно того, что произошло.