Книга Первое дело Аполлинарии Авиловой, страница 10 – Катерина Врублевская

— Нет, прошу вас! Только не это! Я не хочу, ваше превосходительство, пожалуйста… — она разрыдалась.

— И я этого не хочу, девочка моя, — скорбно сказал попечитель. — Но я не могу ничего поделать. Читал твое личное дело. Читал…

Наступило тягостное молчание. Настю била крупная дрожь. Она мяла в руках мокрый носовой платок и умоляюще глядела на Ефиманова. А тот наслаждался страхами и терзаниями девушки.

— Простите меня, я больше не буду! — вымолвила она. — Я на все готова, лишь бы остаться в институте.

— На все, говорите, мадемуазель? — попечитель с интересом посмотрел на Настю.

Он снова поднялся с места и, подойдя к девушке, кончиками пальцев поднял ее подбородок.

— Ну, полно, полно… Не надо так расстраиваться. Ты же хорошая девушка. И я надеюсь, что мы поймем друг друга, — проговорил он вкрадчиво.

Григорий Сергеевич вытащил из кармана кружевной батистовый платок и промокнул Насте глаза. Она посмотрела на него с благодарностью.

— Я, я… Я буду стараться. Только не выгоняйте.

— Ну, что ты, что ты, моя хорошая, — прошептал он, склоняясь к ее лицу. — Разве можно такой милой барышне плакать? А если барышня будет еще и умненькой, то вскоре и похвальный лист по прилежанию получит.

И его рука медленно спустилась с ее лица на грудь. Ефиманов тяжело задышал и придвинулся еще ближе к Насте. Девушка отпрянула.

— Успокойся, милая, я не сделаю тебе ничего плохого. Дай мне только немного тебя поласкать. Тебе будет приятно.

— Что вы делаете, Григорий Сергеевич? — наконец, подала голос Настя. — Это… Это нехорошо. Стыдно!

Она попыталась отстраниться, но попечитель не дал ей этого сделать.

— А если будешь строптивой — не видать тебе института, как своих ушей! Выгоню!

Его злой голос привет Настю в чувство. Она резким движением отбросила его руки, повернулась и выбежала за дверь.

Стоявшая у двери Марабу еле отскочила в сторону, иначе бы ее пришибло.

— Мадемуазель Губина, что вы себе позволяете? Остановитесь! — закричала она вслед Насте, то несчастная девушка бежала по коридору, не видя и не слыша ничего.

— Оставьте ее, госпожа Радова, — сурово приказал ей его превосходительство. — Зайдите и притворите дверь.

Вот такие дела происходят в нашем милом институте, дорогая моя подруга. Себя ругаю: ну, как я не обратила внимания на то, что в последнее время Настя замкнута и молчалива? Она могла бы давно рассказать мне об этом вопиющем случае, и может быть, удалось бы избежать этой страшной трагедии. Хотя после того, что я узнала, нет у меня к этому сластолюбцу никакой жалости!

Поэтому я прошу тебя, Юлия, если ты хоть что-то знаешь о подобных случаях, напиши мне срочно. Это очень важно!

Спасибо тебе.

Твоя Полина.

* * *

Мария Игнатьевна Рамзина — графу Кобринскому, Петербург.

Почтенный друг мой, Викентий Григорьевич, получила намедни твое письмо. Спешу ответить сразу же, после будет недосуг, так как все мысли мои заняты тем скандалом, в котором боком оказалась замешанной и наша фамилия.

Ты наверняка уже знаешь о смерти статского советника Ефиманова. Слухами мир полнится, а почта в Петербург и того быстрее доходит. Я заказала молебен за упокой его души, знала Григория Сергеевича немного, хоть и не приятельствовали мы с ним. После молебна мне полегчало.

Не буду докучать сплетнями, расскажу лишь о том, что видела своими глазами.

Третьего дня, в сочельник, поехала с визитами к графине Лужиной, к Сонечке Зарубиной и по пути заглянула к племяннику, Лазарю Петровичу, чьей дочерью ты весьма интересуешься. Вся семья была в сборе. Лазарь, его воспитанница Губина и Полина сидели вокруг стола. При моем появлении все встали, племянник подошел ко мне и проводил к месту рядом с собой.

— Рады видеть вас, тетушка, — Рамзин поцеловал мне руку. — В добром ли вы здравии, как ваша спина?

— Спасибо, милый, — ответила ему, усаживаясь. Все же спина у меня так и ломит, особенно после тряски в карете. И когда наш губернатор всерьез озаботится дорогами?

Полина с воспитанницей молчали.

Только я собралась высказать им все, что думаю о происшествии, как Полина сказала:

— Тетушка Марья Игнатьевна, мы с отцом решили забрать Настю из института. Не место ей там.

— Да что ты говоришь, Аполлинария? — я была возмущена. Сколько трудов стоило моему племяннику пристроить сироту, да и я руку приложила, нажала кое на кого, и теперь все прахом пойдет! — Как это забрать?

— Не учат там ничему хорошему, — ответила она. — Лучше найму Насте учителей, пусть дома обучают ее математике и географии.

Разорение какое — частных учителей нанимать! Откуда деньги? На наследство мое рассчитывает! Я, Викентий Григорьевич, хоть и не родная тетка Полине, но люблю ее, как свою дочь — не дал мне Господь своих детей. А она этим и пользуется.

— Ты, милостивая государыня, большой афронт мне нанесла, — сказала я ей. — Как так учиться дома? Со студентами? А потом экстерном экзамены держать? За что тогда деньги плачены? Шестьсот червонцев!

— Тетушка, — вмешался Лазарь Петрович. — Настенька пережила ужасную трагедию. Ей будет тяжело возвращаться после рождественских каникул в институт.

Хотела я возразить, да тут как раз появилась горничная и сообщила, что пришли из полиции.

— Проси, — коротко бросил ей Рамзин и поднялся навстречу гостю.

Им оказался полицейский чин, отрекомендовавшийся Кроликовым. Росту небольшого, полноват, с залысинами. Беспрестанно теребил обвисшие усы.

Племянник моего мужа всегда отличался непомерной демократичностью. Он тут же пригласил Кроликова за стол. Перед агентом поставили прибор и тот, не чинясь, взялся за куриную ногу.

— Что нового в расследовании? — поинтересовался Лазарь Петрович.

— Идет своим ходом, — ответил агент, занят более едой, а не беседой, — мы арестовали подозреваемую.

— Как? — воскликнула я. — Уже?

— Наша полиция, сударыня, всегда стоит на страже подданных его императорского величества, — торжественность его слов была несколько испорчена тем, что Кроликов продолжал обгладывать ногу с такой жадностью, словно его сроду не кормили.

— И кто же убийца? — в один голос спросили мы с Полиной.

— Подозреваемая, — с нажимом произнес Кроликов это слово, — мадемуазель Егорова, пепиньерка N-ского института.

— Нет, нет! — закричала вдруг Анастасия и громко навзрыд расплакалась.

Рамзин позвонил в колокольчик, и горничная увела плачущую девушку. Очень хорошо. Негоже ей присутствовать среди взрослых бесед. Не спорю, ей досталось, но кто знает, что явилось истинной первопричиной этой трагедии?