Книга Бледный гость, страница 35 – Филип Гуден

Чтобы когда-нибудь струился мирно

Поток любви. [17]

Итак, представление началось. Переплетенные судьбы влюбленных, их блуждания по лесу, где извилистые тропинки знаменуют запутанный путь, которым идут люди, преследуя свои желания, вмешательство Оберона и Титании, обладающих силой богов и слабостью к смертным, особый взгляд на проблему любви грубых ремесленников – все это оказалось прекрасным десертом для пиршества. Строки мастера Шекспира приятны слуху своим сладкозвучием, но есть в них и терпкость – результат наблюдений и опыта.

По мере развития действия небеса сворачивали золотой покров дня, чтобы спрятать его в темном ночном ларце. Но поскольку был июнь, смена освещения шла плавно и постепенно. И даже когда вся любовная путаница разрешилась и порядок был счастливо ознаменован свадебными торжествами, запад все еще хранил сияние света, тогда как с противоположной стороны полная луна – этот бледный гость нашего праздника – снисходительно смотрела вниз.

После того как Пак произнес финальную реплику – «доброй ночи вам, друзья. Вы похлопайте, а Робин вам отплатит, чем способен», – детишки вновь выбежали на сцену, чтобы сплясать танец со свечками; огоньки образовывали эффектный сияющий круг на фоне сумерек. Своевременно раздались аплодисменты, возможно столь бурные по причине участия в пьесе дражайших чад многих зрителей, и мы, стоя посреди залитого лунным светом газона, прилежно раскланивались. Вот что значит играть перед высшим светом. Ни тебе шлюх, ни воришек, ни бранящихся солдат и необразованных подмастерьев. Вместо этого вкус, уравновешенность и сдержанность. Долго я бы такого не вытерпел, но, согласен, весьма приятный опыт.

– Ну, как я сыграл? – кинулся ко мне Кутберт, едва мы оказались за «кулисами», если можно так сказать.

Дрожащее пламя нескольких факелов давало мало света – луна справлялась лучше. Здесь мы переоделись в повседневное и сдали сценические костюмы Джеку Хорнеру. Поскольку труппа гастролировала, гардероб «на выезд» предоставлялся менее роскошный, чем для сцены «Глобуса». По сути, это была смесь более дешевых костюмов из кладовых театра и нашей собственной одежды. Ко всему прочему, мы могли не хлопотать над гримом, ведь слабый вечерний свет не мог сравниться с ослепительным освещением лондонских подмостков.

– Как я сыграл? – повторил Кутберт в нетерпении, свойственном всем новичкам. – Я был неплох?

– Ты был великолепен, – ответил я. – Мы еще сделаем из тебя настоящего актера.

И я почти не кривил душой, делая ему комплимент. Он действительно отразил натуру Деметрия. На волне ликования, сопровождающего окончание успешно отыгранного спектакля, Кутберт был так же открыт моим похвалам, как я был готов раздавать их. Его лицо сияло радостью в мерцающем свете факелов.

– Будь уверен, я вошел во вкус. Сейчас я готов пожертвовать всем, что имею, и двинуться в путь вместе с твоей труппой.

– Мы бы с великой радостью приняли тебя, – сказал я, размышляя, что бы сделал с коллегой-аристократом Лоренс Сэвидж или кто-нибудь из наших, но мне не хотелось в такой момент разочаровывать Кутберта.

– Впрочем, все это только мечты, – вымолвил он, словно прочел мои мысли, и лицо его помрачнело. – Мой отец никогда не позволит мне этого сделать.

– Я думал, ты шутишь.

– Я сам так думал. Но почему я должен исполнять роль, которой противлюсь всем своим существом?

Я решил, что Кутберт говорит о роли младшего брата, которая обычно является довольно неблагодарной. Пытаясь вернуть ему вдруг улетучившуюся веселость, я сказал:

– Если бы ты стал членом нашей труппы, тебе бы пришлось играть множество неинтересных тебе ролей. Взять хотя бы меня. За то время, что я работаю со слугами лорд-камергера, меня уже дважды травили, один раз рубили на части и по меньшей мере трижды закалывали шпагой. Остальные роли не лучше: послы, солдаты или члены совета. А еще меня, жестокого убийцу, вообще затащили в заросли, где размозжили череп. Приятного в этом, скажу тебе, мало. Злодеи и чиновники – вот мой хлеб.

– И любовники.

– Эти в моем списке появились совсем недавно.

– Но, Николас, мне бы действительно этого хотелось. Один день быть убийцей, другой – жертвой… Быть победителем в битве, а потом побежденным. Или продавцом ядов по понедельникам, а по четвергам – покинутым влюбленным, глотающим отраву.

Как видно, попытки умалить в глазах Кутберта притягательность театра лишь распалили в нем жажду иметь то, чего у него никогда не будет, пока отец стоит на его пути.

Почти все мои коллеги разошлись, беседуя с лордами и леди или в компании слуг и служанок. Я очень хотел остаться один, наверное, чтобы вдруг случайно встретиться с Кэйт Филдинг и услышать ее мнение о постановке. Поэтому, видя, что мои попытки развеселить Кутберта безрезультатны, я еще раз заверил его, что Деметрий получился что надо – нет, правда, отличная игра, – и поспешил навстречу сгущавшейся темноте.

Почти сразу я натолкнулся на Кэйт. В буквальном смысле. Причем ни я, ни она друг друга не узнали.

Осторожнее, сэр!

Кэйт, госпожа Филдинг…

– Неужели мастер Ревилл?

– Он самый.

– Что ж, вы, похоже, куда-то торопитесь. Не смею вас задерживать!

Мы посмотрели друг на друга. Луна светила над нашими головами. Недалеко в темноте двигались огни факелов, теплый воздух доносил звуки веселого смеха и голосов.

– Нет… вовсе нет. Ничего срочного. Вам понравилось представление?

– Да. И хотя я уже видела «Сон в летнюю ночь» несколько лет назад, но, кажется, она более эффектно смотрится на открытом воздухе и среди зелени.

– Потому что так нам легче вообразить себя юными любовниками, сбежавшими в афинский лес?

– Некоторым из нас, возможно.

– Ах да, я забыл, вам не по вкусу любовная поэзия. Вы полагаете, поэты пишут в пустоту.

– А вы считаете, если я помню правильно, что даже в таком случае вовсе не значит, что они не хотят, чтобы их слова были восприняты со всей серьезностью.

Приятно было сознавать, что она запомнила мою точку зрения, хотя мы и обменивались фразами в довольно воинственной манере.

– Ну, допустим, вы правы, – сказал я. – Кто сказал: «Самая правдивая поэзия – самый большой вымысел»? [18]

– Все тот же мастер Шекспир, полагаю.

– Вот я вас и разоблачил, Кэйт.

– Каким образом, мастер Ревилл?

– Легко. Вы узнаете цитаты, разбираетесь в идеях и взглядах наших авторов. Поэтому я пришел к следующему выводу под видимым 6езразличием к любовным виршам вы скрываете их предпочтена. Признайте, что храните в укромном месте один из последних сборников сонетов, что жаждете и вздыхаете о любви, – в глубине сердца, конечно.