Книга Бледный гость, страница 59 – Филип Гуден

– О, я последовал совету своего отца, как обычно.

– Правда?

– Мы поженились. И были очень счастливы, пребывая в таком блаженстве, которое только возможно на этой земле. Она была матерью Кэйт.

То, как он произнес эти слова, исключало дальнейшие расспросы. В любом случае моя лошадь встала как вкопанная. Пусти мы лошадей чуть быстрее, я бы наверняка перелетел через ее голову.

Я кричал, я мягко уговаривал, я умолял. Но тщетно. А жеребец Филдинга примерно трусил по пыльной дороге.

Думаю, судья не волновался поначалу, что я отстал. Когда же он наконец повернулся, то первым делом громко засмеялся:

– Николас, вы правите лошадью, будто на стуле сидите!

Потом прокричал совет:

– Вы только зря тратите время. Представьте, что ваш скакун более никогда не тронется с места. И дайте ему понять, что вас это нисколько не заботит.

Что ж, я скрестил руки на груди, и вскоре мое равнодушие принесло свои плоды. Лошадь пошла. Поравнявшись с Филдингом, я заметил, что он силится придать своему лицу серьезное выражение. Я вновь пустился в расспросы. Ведь оставались еще кое-какие невыясненные обстоятельства. Вроде того, какая связь существовала между Питером Пэрэдайзом и Освальдом, на дух не выносившим драматического искусства? Я рассказал, как преследовал его от озера до самого леса, а также передал диалог в зарослях, настолько точно, насколько помнил.

– Думаю, объяснить это несложно, – сказал Филдинг. – Тут иной случай родственных уз. Освальд Иден и Питер братья. Питер сменил имя, начав актерскую жизнь. Он боится после смерти отправиться в чистилище, но возвещает царство небесное.

– Что? Освальд?! – воскликнул я в изумлении, в то же время почему-то совсем не удивляясь. В конце концов, Иден и Пэрэдайз это одно и то же. [24] – Освальд приходится братцем этой благонравной компании?

– Только одному из них. Братья ведь лишь название. Один Питер, полагаю, имеет право носить благословенное имя рая Господня. Однако компаньонов своих зовет «братьями», а те вполне счастливы, живя под божественным знаменем его вымышленной фамилии.

– Выходит, когда Питер называл Освальда «брат мой», он не следовал своей обычной манере, а действительно подразумевал то, что говорил… Поэтому Пэрэдайзов так привечали в Инстед-хаусе? – спросил я. – Из-за братских уз между Питером и Освальдом?

– Это узы Каина и Авеля, думается мне, – отозвался Филдинг. – Нет, скорее миледи поощрила их присутствие. С годами она стала очень набожной. Мы слышали вчера вечером почему. Она считала, что может быть проклята за то, что сделала… позволила сделать с ее первенцем. Так она пыталась искупить свой грех. В глубине души она добрая женщина.

– Иной случай родственных уз… – повторил я себе под нос слова Филдинга.

И вдруг меня словно громом поразило, и неожиданно несколько разрозненных частей всей этой истории соединилось у меня в голове в одно целое.

– Адам, – сказал я, с трудом сдерживая волнение, – вы сами когда-нибудь видели Робина? Человека, который повесился или не вешался, а его повесил его младший брат, или тот его тоже не вешал… в общем, не важно, как там все происходило… Вы его видели?

– Он был осторожным, робким созданием. Как бы я его увидел? И зачем?

– Просто он выглядел немного похожим на Элкомба. У них похожие черты лица.

– Да?

– И он любил рассказывать всю эту чепуху про богатое наследство.

– Жизнь в лесу погубила его рассудок.

– А когда вы спрашивали Элкомба о Веселушке – продолжал я настойчиво и без остановки, – помните, что он про нее сказал? Что она была доступна всем, что «любой работник с фермы или бродяга мог воспользоваться ее безотказностью»?

– И что же?

Подобное безразличие со стороны Филдинга мне уже начинало докучать. В конце концов, я же выслушал достаточное количество его собственных идей. Поэтому продолжил:

– Отец лорда Элкомба, о котором я знаю немного, без сомнений, злоупотреблял своей властью. В молодости он вполне мог иметь связь с той женщиной. Это могло бы объяснить сходство между Элкомбом и Робином или то, почему один так мучительно переживал присутствие на его земле другого.

– Вы, вероятно, правы, – вымолвил Филдинг, помолчав. – Мне самому в голову пришла подобная мысль, едва лорд Элкомб рассказал о Веселушке.

– Что ж… тогда ладно… – Я был разочарован.

– Выяснить, так это или нет, теперь уже никто нам не поможет, – пожал плечами судья. – Насчет нрава старого Элкомба вы совершенно правы. Тогда многое было дозволено. Вполне возможно, что предыдущий лорд был отцом Робина. Но в свете настоящих событий раскрыть такую правду – даже будь подобное возможно – лишь усилить боль и страдания семейства. Пользы от этого не будет. Не будем гадать, пусть все остается как есть.

Я мог бы поспорить с ним в этом, хотя и лез не в свое дело. Но, как назло, моя лошадь рванула галопом и понесла, не разбирая дороги. Я мало понимал, куда мы движемся, и хватался за поводья, за гриву, за луку седла, за что угодно, ибо в любую минуту мог вылететь из седла прямо на твердую, ухабистую землю и впечататься физиономией в одну из каменистых россыпей, усеивающих равнину.

Очертаний окружающего пейзажа я уже не разбирал. Горизонт взмывал и падал у меня перед глазами. Я боялся даже оглянуться, так что оставался в неведении, был ли Филдинг встревожен моим затруднительным положением. Скорее всего, он посиживал себе в седле своего жеребца и помирал со смеху.

Мне показалось (насколько это позволяла прыгающая перед глазами картина), что на горизонте появилось что-то светлое и громоздкое. По мере приближения я стал различать те самые странные камни-великаны, которые мы видели на нашем пути в поместье Элкомбов. Камни, которые напоминали мне балки огромного дома и которые, согласно рассказу Ричарда Синкло, были перенесены сюда и установлены самим Мерлином, волшебником при дворе короля Артура. В прошлый раз мы с приятелями прошли стороной это место, тогда как сейчас лошадь несла меня прямиком туда. Столбы и перекрывавшие их глыбы на расстоянии выглядели весьма внушительно, отчасти из-за их туманного происхождения, отчасти из-за производимого ими впечатления, что они восстают против неба. Если же приблизиться, можно было подумать, что это челюсть Господа Бога.

Ближе… и ближе… и ближе! Иисусе, когда же эта несносная лошадь остановится, или сбавит скорость, или сменит направление, ведь нас – меня! – ожидает непосредственное, зубодробительное и костекрушащее столкновение с камнем!

Стремительно растущие гиганты яростно раскачивались передо мной, словно части некой каменной гримасы. Путаные обрывки молитв пронеслись в моей голове, и я крепко схватился обеими руками за взмыленную шею лошади.