Книга Маска ночи, страница 53 – Филип Гуден

На пустынном дворе «Золотого креста» я повстречал этого нахального конюха Кита Кайта. Он убивал время.

– Добрый день, Николас, – сказал он.

– Мастер Кайт.

– Уже на ногах в такую рань?

– Я изучал город.

– Слышал, вы скоро уезжаете.

– Только я?

– Ха, то есть вся ваша труппа уезжает, Николас.

– Тогда уверен, что ты слышал больше, чем кто бы то ни было из моей труппы – кроме старших. В таверне нет секретов.

– Я прикладываю ухо к земле.

Конюх похлопал себя по соломенной голове и хихикнул.

– Какое странное выражение, – сказал я. – Я хочу сказать, никто ведь по-настоящему не прикладывает свое ухо к земле.

– Полагаю, нет, но это такая фигура, знаешь ли, – заявил этот ученый укротитель лошадей.

– Именно так, риторическая фигура, – ответил я.

– Подобные вещи не заслуживают такого пристального внимания.

Но я заметил, что Кит Кайт изучает меня с самым пристальным вниманием.

– Я недавно слышал еще одно выражение, – заметил я. – Я не слышал его раньше и потому подумал, может, его употребляют только здесь.

– Какое?

– Что-то вроде… дай-ка подумать… вроде как «злые вишни», кажется.

– Где ты это услышал?

Я вывернулся, ответив:

– Точнее будет сказать, что я его подслушал. Кит Кайт прищурил глаза и почесал голову, довольно убедительно изображая неведение.

– Мне оно тоже ни о чем не говорит. Возможно, ты ослышался, Николас.

– Возможно.

Я собрался было уйти, оставив конюха в его притворной неуверенности. Сделав пару шагов, я щелкнул пальцами и развернулся:

– Точно! Не злые – озорные вишни, вот как.

– Безусловно, вы ослышались, мастер Ревилл, – сказал Кит Кайт.

– Не думаю. Как и ты, я прикладываю ухо к земле. Затем я вошел в таверну, но не поднялся в своюкомнату, а остановился сразу за дверью и принялся наблюдать за реакцией Кайта в щель между дверью и косяком.

Конюх стоял посредине двора. Озадаченность исчезла с его лица. Я отчетливо видел его выражение. На его лице отразилось нечто более решительное, более жесткое.

Я так и подпрыгнул, когда чья-то рука опустилась на мое плечо.

– Шпионим?

– А… э-э… мастер Давенант.

Хозяин «Таверны» подошел ко мне ближе. Лицо у него было длинным, как у гончей. Интересно, что он делает в «Золотом кресте»?

– Ревилл-актер, не так ли?

От него сильно несло выпивкой.

– Что вы знаете о том человеке? – спросил я. – О конюхе.

– О конюхе?

– О Ките Кайте.

– Понятия не имею, кто это.

Тем не менее Джек Давенант просунул голову за дверь.

– О ком вы толкуете, Ревилл? Там никого нет.

– Это не важно.

– Вы уезжаете, – сказал Давенант, эхом повторяя слова конюха.

Тон его был чем-то средним между приказанием и вопросом. Я понял, что он говорит обо всей труппе, нежели об одном ее скромном члене.

– Да, уезжаем. Нам здесь больше нечего делать, – ответил я.

– Больше никакой игры, – сказал Давенант. – Никакого зла.

Он побрел мимо меня во двор. На моих глазах он пнул одну из подпорок помоста, на котором мы совсем недавно давали «Ромео и Джульетту» и другие пьесы. Я по-прежнему спрашивал себя, что он делал в «Золотом кресте».

Но в эту минуту не поведение владельца соседнего постоялого двора ставило меня в тупик, а реакция Кайта. Несомненно, выражение «озорные вишни» заставило его насторожиться.

Я точно знал, где я его слышал. Лежа под кроватью в спальне Анжелики Рут.

И я был абсолютно уверен, из чьих уст – от Кайта!

Несмотря на капюшон, менявший голос, я узнал его.

В комнате, которую я делил с Лоренсом Сэвиджем, Абелем Глейзом и другими, царило оживление. Джек Вилсон был особенно весел. Я вспомнил про жену торговца шерстью, которая восхищалась его владением шпагой. У Джека был такой вид, будто он всю ночь глаз не сомкнул и при этом замечательно провел время. Чего нельзя было сказать о моих последних часах.

Вскоре я узнал, что мы покинем Оксфорд на следующий день.

– Куда мы поедем?

– Куда захочешь, – ответил Джек. – Нас отпустили. Лично я собираюсь остаться в городе еще ненадолго. Мне предложили на время жилье.

– Не понимаю, – сказал я.

– Все очень просто, – сказал Джек. – Видишь ли, эта женщина с Гроув-стрит замужем за торговцем шерстью, и я должен ковать железо, пока горячо. Боюсь, ее муж скоро потребует, чтобы она уехала в Питерборо, когда узнает, что здесь творится. Когда узнает о чуме, я имею в виду, а не о том, что она путается с актером.

– Не то, – сказал я, слегка раздосадованный его самодовольным изложением всех подробностей. – Я не понимаю, почему нас всех отпустили.

– Это потому, что ты пропустил собрание, которое наши пайщики созвали утром. Тебя там не было, Ник.

– Я был занят.

– Ну а Дик Бербедж объявил, что мы должны собраться в Лондоне в конце Великого поста. И тогда мы критически оценим свое положение.

Видимо, я выглядел несколько сбитым с толку, потому что Абель пояснил:

– Бербедж сказал, что жить королеве осталось считанные дни… Говорят, ее не могут уговорить лечь в постель, она сидит все время, не произнося ни слова. Подумать только, она умрет! Да еще и чума разбушевалась в Лондоне, – сказал Джек. Как он ни старался, ему не удавалось изгнать нотку веселости из своего голоса.

Естественно, я понял, что Бербедж и многие другие из тех, кто был женат, хотели вернуться в Лондон, раз уж сейчас стало ясно, что дела там не улучшатся. Кто-то, вероятно, хотел забрать оттуда своих жен и детей.

Но не только естественная забота о семьях призывала вернуться. Если королева Елизавета действительно при смерти, пайщики «Слуг лорд-камергера», возможно, рассудили, что наиболее подходящее место для них сейчас в столице. За это говорил и здравый смысл. Ибо кто знает, как все обернется после смерти королевы? Лучше было дожидаться будущего у себя дома, в Саутворке.

– Что ты собираешься делать, Ник?

– К сожалению, я еще не нашел себе такого пристанища, как ты, Джек, – ответил я.

– О, и какого же такого пристанища?

– Такого, с крепко льнущей бабенкой.

– Можно и так сказать, – согласился Джек. – Она и правда любит крепко прижиматься, эта купеческая жена. Мария. Ма-ри-я. Прелестное имя. Она моложе своего мужа.