Книга Тайна масонской ложи, страница 68 – Гонсало Гинер

— Уж больно это рискованно, отец Раваго. У нас нет никаких доказательств против него. Кроме того, в ходе беседы может возникнуть необходимость как-то обосновать мотивы организованной вами слежки. О чем мы можем его расспросить, чтобы он не понял, что мы его подозреваем?

— Мне достаточно взглянуть человеку в глаза, чтобы понять, лжет он или нет. Мы вполне можем попытаться поговорить с ним начистоту. Зададим ему несколько откровенных вопросов, и затем по выражению его лица я в течение пяти минут смогу определить, обоснованны мои подозрения или нет.

— Поймите, отец Раваго: поставить под сомнение порядочность иностранного посла, обвинив его в причастности к этому, а возможно и к предыдущим убийствам, — дело очень серьезное, особенно если с подобными обвинениями выступает сам королевский исповедник.

Тревелес сделал многозначительную паузу и затем продолжил:

— Если даже у Кина и есть какая-то информация относительно этого или предыдущих преступлений, которая помогла бы нам в поиске убийц, он нам все равно ее не сообщит. Позвольте предложить вам другой план действий, который только что пришел мне в голову. Применив его, мы не наживем на свою голову неприятностей.

— Хорошо, но предупреждаю, что вам будет очень нелегко меня переубедить. — Хотя Раваго и признавал, что его план действий опасен, он отнюдь не хотел уступать инициативу Тревелесу.

— Есть другой способ добраться до посла Кина!

На лице Раваго появилось еле заметное выражение удивления.

— И какой же именно?

— Нам может помочь его жена.

— Я все еще ничего не понимаю.

— Я некоторое время наблюдал за ней на различных празднествах, которые она посещает, а также на официальных приемах, и мне кажется, что она не заставит очень долго за собой ухаживать.

— Напоминаю вам, что вы сейчас разговариваете со священнослужителем.

— Давайте не будем излишне щепетильными. Высказанные вами подозрения настолько серьезны, что они оправдывают использование каких угодно методов. Разве не так?

— Продолжайте.

— Насколько мне известно, ее домогались уже несколько человек, и в каждом случае она вроде бы упиралась совсем недолго. Если это действительно так, мы могли бы этим воспользоваться.

— Мирская жизнь полна распутства! — Раваго с возмущенным видом перекрестился.

— Если надежному человеку, подготовленному нами, удастся сблизиться с ней, у нас появится возможность проникнуть в английское посольство, узнать о связях посла, а то и добраться до дипломатических архивов. Все это может представлять большой интерес для нашего правительства.

— Ваше предложение — прямо-таки в духе Макиавелли. Впрочем, оно довольно интересное. И когда вы собираетесь начать за ней ухаживать?

— Неужели вы думаете, что заниматься этим буду я? — От подобной мысли Хоакин пришел в ужас.

— А кто же еще? — Заметив испуг алькальда, Раваго усмехнулся. — Вы хотите, чтобы я поверил, что эта женщина допустит к себе какого-нибудь никому не известного человека, мелкую сошку? Давайте без дураков! Вас она знает, а также ей известно, какую ответственную должность вы занимаете. Я уверен, что лучше вас с этой задачей никто не справится.

Хоакин отрицательно покачал головой. Он считал, что заняться Подобным делом ему самому было бы безумием.

— Как вы прекрасно знаете, я священнослужитель, а потому никогда не одобрял любовных интрижек, хотя в нашем обществе и считается, что ухаживание за женщиной — всего лишь невинная игра, не влекущая за собой никаких последствий, то есть при этом речь идет о платонических чувствах. Однако, по моему мнению, вопреки внешней невинности ухаживание за женщиной может привести к прелюбодеянию, а это уже аморально.

— Так почему же вы настаиваете, чтобы я этим занялся?

— Пути добродетели — не всегда прямые. Порою приходится пойти и по какой-нибудь извилистой тропинке — если только она ведет к благой цели. А цель, которую мы себе ставим, вполне оправдывает то, что я вам предлагаю.

— Я в этом не уверен! — Тревелесу не хотелось впутываться в подобную историю, но он никак не мог придумать подходящую отговорку. — И я считаю, что нет необходимости прибегать к таким крайностям… Я… я попросту отказываюсь этим заниматься!

— Это была ваша идея, и, если мы хотим сохранить все в тайне и добиться положительных результатов, лучше вас кандидатуры нет.

— А я вам говорю, что не буду этим заниматься! Подыщите кого-нибудь еще, кто подойдет для выполнения этой задачи лучше, чем я.

Однако, когда Раваго принимал какое-то решение, переубедить его было уже невозможно.

— Алькальд Тревелес! — Голос священника теперь звучал торжественно. — Мы с вами говорим не о каком-нибудь мелком деле. Благодаря вашим усилиям — которые, как я понимаю, сейчас вам кажутся непомерными, — мы раздобудем доказательства связи Кина с масонами и его причастности к взрывам во дворце Монклоа и к другим преступлениям — в том числе и к самому последнему, по поводу которого мы сегодня с вами и встретились. И тогда не только я, но и сам монарх будет перед вами в долгу. Мы вознаградим вас с такой щедростью, что вы сразу же позабудете о своих нынешних сомнениях. Думаю, дальнейшие рассуждения по этому поводу излишни. Можете на меня положиться, Тревелес.

Хоакин посмотрел на священника с явным недовольством. Поразмыслив в течение нескольких минут, он так и не сумел найти убедительный повод для отказа.

— Ну ладно. Я это сделаю! Однако прошу вас никогда никому не рассказывать о том, что я домогался супруги посла, чтобы использовать ее в своих целях.

— Даю вам слово. А еще примите мое благословение и глубочайшую благодарность. А как вы собираетесь завоевать эту женщину?

— Каждый день после обеда она проезжает в своей карете по району Прадо-де-лос-Реколетос. Мне нужно лишь встретить ее там и начать за ней ухаживать.

— Ну так займитесь этим как можно скорее — и держите меня в курсе!

На коленях у графини де Бенавенте спал малюсенький человечек, появившийся на свет после долгих и трудных родов.

Лицо Фаустины выражало одновременно и крайнюю усталость, и счастье. Свою новорожденную дочку — с темными волосиками, совсем крошечную — она назвала Марией Хосефой. Это был первый родной ребенок графа и графини де Бенавенте — а еще и большое утешение после всех несчастий, которые за последнее время обрушились на их семью.

Несколько стоявших в комнате букетов цветов наполняли все помещение приятным ароматом, еще больше усиливая охватившее графиню ощущение спокойного счастья. Примерно то же испытывали ее муж — судя по его глуповатой улыбке — и Беатрис, которая, едва узнав о радостной новости, немедленно примчалась в дом графа и теперь, лежа рядом с Фаустиной, наблюдала за ребенком, представляя в такой же ситуации себя.

— Мама, она просто прелесть! — Беатрис нежно погладила головку новорожденной.