Книга Зло, страница 102 – Эдуард Хруцкий

— Виктор Антонович, — засмеялся Михеев, — теперь есть с чем идти к шефу.

Они так разволновались, что не заметили вошедшего Ельцова.

— Мужики, все стынет. Пошли.

Уселись на кухне. Ельцов достал из морозилки покрытую инеем бутылку.

— Наливай, — махнул рукой Михеев.

Выпили, закусили селедкой.

— Игорь Дмитриевич, вы нам отдадите кассеты?

— Конечно, Борис Николаевич, мне они ни к чему.

— Теперь слушайте меня очень внимательно. Вторую кассету вы не видели и не слышали никогда, а если переписали, то и копию отдайте нам, — твердо сказал генерал.

— Борис Николаевич, — Ельцов разлил водку, — слава богу, разные документы видел, а об этой кассете ничего не знаю.

— Надо срочно брать этого Ястреба, — сказал Баринов.

— Поздно, — ответил Ельцов, — поздно, коллега. Он три дня, как похоронен.

— Насильственная? — усмехнулся Михеев.

— Нет, вульгарный инфаркт.

— Болел?

— Наверно, — равнодушно ответил Ельцов.

— Я не буду спрашивать, как вам удалось получить эти откровения, — разрезая кусок свинины, сказал Михеев, — это не мое дело. Главное, что вы их получили и дали нам твердую версию для будущей разработки. Не знаю, как и благодарить вас, Игорь Дмитриевич.

— Не надо благодарить меня. Помогите Юрке.

Михеев поставил на стол кружку с квасом, ответил резко:

— Помогу.

— Вы знаете как? — поинтересовался Баринов.

— Знаю. Где у вас телефон?

— В Юркиной комнате.

Генерал вышел.

До сидящих на кухне доносились обрывки разговора, но они поняли, что говорит он с редактором «Литературной газеты». Через некоторое время появился улыбающийся Михеев.

— Игорь Дмитриевич, у вас должны были сохраниться документы, которые Юрий использовал, работая над статьей.

Ельцов помолчал, прищурился хитро.

— Найду.

— Отдайте мне, я передам их журналисту, который будет писать статью в защиту вашего племянника.

— В «Литературке»?

— Именно.

— Но они палец о палец не ударили в его защиту. Юрка перед арестом работал у них.

— Игорь Дмитриевич, не будем вспоминать старое, — вздохнул Михеев.

— Будем, Борис Николаевич, чтобы точно знать, что ожидает нас в недалеком будущем. Юрка у меня один, я его воспитал, и какая-то сволочь Шорин за несколько дней лишил его доброго имени, профессии, квартиры.

— Жены, — вмешался Баринов.

— За это, Виктор, я ему готов любой стол в «Арагви» накрыть. Лена оказалась плохим человеком, мерзким даже. Она оставила Юру без квартиры, машины, даже шмотки его заграничные распродала. А документы я дам. Кстати, кто писать будет?

— Главный сказал, что поручит это Андрею Вайнбургу.

— Вот это да! Такому журналисту поверят.

— Короче, — Михеев встал, посмотрел на часы, — после публикации мы свяжемся с Верховным судом относительно реабилитации журналиста Ельцова.

Игорь Дмитриевич проводил гостей и пошел мыть посуду. Он не любил, когда на кухне был беспорядок. Он щеточкой с мылом тер тарелки и думал, что друзья-чекисты, выйдя за порог, вполне могут забыть о своих обещаниях. Он не осуждал их. Сам поварился в этом котле, большую часть жизни потратив на доказательства вины других людей. Правда, его клиентура в основном была полной мразью, и он ни минуты не жалел о тех, кого подстрелил при задержании или отправил надолго валить древесину, но жить в шкуре охотничьей собаки, отлученной от дела, — состояние неприятное.

Пока Юрке он ничего говорить не будет, пусть появится статья в газете. Ну что ж, он сделал все, что мог. Надо продумывать новые ходы на случай, если вариант «чекисты» окажется пустышкой.

Месяц назад он говорил Юрке о неистребимом механизме зла, который, к сожалению, управляет всей их жизнью. Бог даст, Юрку реабилитируют, даже помогут пристроиться в какую-нибудь газету, но он все равно будет числиться человеком неблагонадежным. Такова партийная мудрость. Много горького достанется на долю его племянника. Потому что зло непобедимо. А жизнь в стране, быстрыми темпами строящей коммунизм, совсем не похожа на сказку «Конек-горбунок».

Никогда Юрке не отмыться ни в котле с горячим молоком, ни в кипятке, ни в ключевой воде. Слишком хорошая память у партийных начальников. Слишком уж явно они делят людей на своих и чужих. А семья Ельцовых всегда была чужой для власть имущих, потому что кланяться не умела.

* * *

Юрий Ельцов писал ночью. День был заполнен до предела, он готовил своих пацанов к открытому первенству московских клубов. Однажды к нему на тренировку пришел Хамид и долго смотрел, как Ельцов работал с мальчишками.

В перерыв Юра сел рядом с ним.

— Ну что, Хамид, нравится?

— Знаешь, Юра, я тебя не понимаю. Сегодня читал кусок сценария, который ты мне передал, отлично получается.

— Ну ты что-то сильно ручку на себя взял.

— Нет. Нет. У тебя талант. Ты увидел в этой дыре Гасан-Кули столько прекрасного. Ты, человек, родившийся и всю жизнь проживший в России.

— А почему выбрали Гасан-Кули?

— Наш секретарь по идеологии из этих мест.

— Понятно. Значит, я воспеваю родину вашего вождя. Вроде как приглашенный акын.

— Неправильно говоришь, — Хамид вскочил, — зачем так говоришь, ты о моих земляках пишешь. Но помни… — Хамид наклонился к Ельцову и сказал таинственно: — Фильм обязательно получит Госпремию нашей республики.

— Заранее поздравляю тебя.

— А себя?

— А на мне срок висит. Я урка, недавно освобожденный, мне судимость снимать надо.

— Послушай, поехали к нам. Там мы ее в два дня снимем.

— Не получится. Я должен в течение года ударным трудом оправдать доверие народа и любимой партии.

— Слушай, поехали к нам, у нас для друзей народ и партия добрее.

— Нет, Хамид, я уж здесь повоюю.

— Ну, смотри, только ты помни, что должен сдать сценарий в срок. Я завтра улечу и вернусь через месяц.

— Задержись, дружище, на неделю и увезешь и сценарий и текст с собой.

— Хоп.

Хамид хлопнул ладонью по ладони Ельцова.

— Так тому и быть. Я в тебе не ошибся.

Он пошел к двери, талантливый парень из урюково-хлопковой республики. Человек правящего клана. Но хороший человек.

После тренировки к Юре подошел Леша Парамонов.

— Юрик, ко мне из «Литгазеты» Вайнбург приходил…