Книга Зло, страница 106 – Эдуард Хруцкий

За столом Слепня сидел худощавый пожилой человек с лицом порочного мальчика, он внимательно слушал Колю и почтительно кивал. Шорин подошел.

— Почтение, Николай.

— Здорово, Саша. Ты, Муха, погуляй пока, дай мне с солидным человеком поговорить.

Пожилой мальчик исчез, словно растворился в дымном зале.

— Садись, Умный, имеешь ко мне слово?

— Имею.

— Пить, есть будешь?

— Попроси холодного боржоми.

Сидели молча, пока официант бегал за минералкой. Когда бокал наполнился пузырящейся водой, Шорин отпил с жадностью, закурил и сказал:

— Могу залететь на кичу.

— Все можем. Наша жизнь такая, — философски ответил Слепень. — Давай прикинем вместе, может, чем помогу.

Шорин без подробностей описал ситуацию.

Слепень насыпал в пиво соли, в бокале заметались частые пузырьки, отхлебнул и сказал:

— Попадешь в крытку, я смотрящему маляву пришлю, жить будешь как человек. На зону тоже. Тебя честные воры знают, уважают. Ты не фраер и не мужик, идешь по второй ходке, так что почтение тебе люди окажут. А чем сейчас помочь могу?

— Мне надо тормознуть одного фраера и бывшего цветного.

— Это можно. Кто фраер?

— Журналист Андрей Вайнбург.

Слепень задумался, закурил «Казбек».

— Как ты их, Умный, тормознуть хочешь?

— Пусть к лепилам недельки на две попадет. А там я, может, разберусь.

— Давай адрес еврейчика. Во сколько дело ценишь?

— Кусок.

— Щедро. Давай.

Шорин положил на стол пачку сотенных.

Слепень солидно, не торопясь, положил ее в карман.

— Кто цветной?

— Полковник Ельцов.

— Начальник МУРа?

— Бывший.

— Извини, Умный, при всем уважении, никто с этим ментом связываться не станет.

— Но я же не мочить его прошу, а на перо посадить, чтоб в больнице покантовался.

— Понимаю. Но не пойду. Мне из-за него на правило не с руки выходить. Уважают его наши. Он, скажем так, мент в законе.

— Он главный, понимаешь, он мне все дело портит.

— Значит, так, — Слепень налил себе еще пива, — тебе беспредельщик нужен. По масти один на льдине. Помнишь, Леня Сретенский Витьку Матроса подзарядил в шашлычной фраерка уделать?

— Конечно, помню.

— Он опять в столице нашей Родины объявился. Сколько дашь?

— Десять кусков.

— За такие деньги он Леню бровастого на перо посадит. Пиши его адресок

* * *

Дома на Красноармейской и улице Черняховского в Москве называли «дворянское гнездо». В конце пятидесятых и начале шестидесятых лично Никита Хрущев разрешил строительство кооперативов для актеров, писателей и кинематографистов. Дома были добротные, кирпичные, въехала в них творческая элита страны.

Андрей Вайнбург жил в доме 23. Каждый вечер во дворе собирались кучками герои социалистического реализма и обсуждали насущные проблемы. И в этот ноябрьский вечер трое пламенных борцов российской словесности горячо спорили о грядущих переменах. Все сходились в одном: следующим вождем страны будет Юрий Андропов. А это принесет писателям огромное облегчение в их нелегком труде. Андропов — человек интеллигентный, сам пишет стихи, а то, что много лет он рулил в КГБ и в порошок растирал диссидентов, это ничего не значит.

Полярность мнений достигла такого уровня, что один из троицы, прозаик и лауреат, забыл о том, что вывел прогулять собаку. И вспомнил о ней, услышав неистовый лай в подворотне.

Письменники подошли к арке и увидели человека, лежащего у стены. Он тихо стонал. Один их троицы наклонился, щелкнул зажигалкой.

— Это же Андрюша!… Андрюша Вайнбург.

* * *

Из десяти боксеров, вышедших в финал первенства клубов, восемь ребят Ельцова заняли первые места. Такой результат у клуба «Боевые перчатки» был впервые. Юра выслушал много комплиментов от спортивного начальства. Председатель Федерации бокса прямо сказал, что ему пора брать более серьезную команду.

Победу отмечали у Ирины. Леша Парамонов, Игорь Анохин и, естественно, Женька. Пили за будущего главного тренера сборной СССР. И справедливо. За три месяца Ельцов сделал команду, и его пацаны выиграли красиво и уверенно.

Зазвонил телефон. Ирина взяла трубку:

— Да… Да… Минутку… Тебя, Юрик.

Ельцов неохотно вылез из-за стола, подошел к телефону.

— Алло.

— Юра, это Корнеев.

— Здравствуйте, Владимир Федорович.

Звонил бывший зам дядьки, принявший после него МУР. Но он был не просто сослуживец, а один из ближайших дядькиных друзей.

— Беда, Юра, — Корнеев помолчал, — Игоря подрезали.

* * *

Они сидели в госпитале МВД, рядом с операционной. Юра, Корнеев, Анохин и Сергей Голованов. Сидели и ждали. Где-то в глубине коридора в операционной хирурги колдовали над полковником Ельцовым. Запах лекарств усиливал ощущение тревоги.

Время шло, а хирург не выходил.

Они сидели молча, глядя в глубь коридора, словно пытаясь угадать, что происходит за стеклянными, закрашенными белой краской дверями. Шло время, и впервые Юра вспомнил о Боге и начал про себя просить его излечить дядьку, обещал отказаться от всего, что было ему интересно и дорого.

Наконец дверь распахнулась, и вышел здоровый мужик в голубом халате, он подошел к ним и сказал:

— Простите, мы сделали все, что могли.

Юрий встал и, словно слепой, натыкаясь на стены, пошел к выходу. Он пришел в себя от визга тормозов.

— Ты что, гад, жить не хочешь! — заорал таксист.

Ельцов оглянулся, он стоял на Лесной, на проезжей части. Таксист выскочил их машины и увидел, что человек плачет.

— Ты чего, браток? Случилось чего?

Юрий кивнул.

— Куда тебе?

— На Грузинский Вал.

— Садись. Садись довезу.

Машина тронулась.

— Что случилось, браток?

— Дядю убили.

— Суки, шпана, мразь. Ты погоди. Погоди, парень… — Таксист приткнул машину к тротуару, достал из бардачка стакан и армейскую фляжку. Налил полный стакан и протянул Ельцову. — Прими, легче будет. Самогон, сам из яблок гоню.

Ельцов залпом, не чувствуя вкуса, влил в себя тягучую жидкость. Ком, стеснявший грудь, стал постепенно таять.

Таксист довез его до подъезда. Юра полез за деньгами.