Книга Заговор патрициев, или Тени в бронзе, страница 27 – Линдсей Дэвис

— Конечно, — пообещал понтифик, но неубедительно.

Забывшись, я схватил его за плечи и встряхнул.

— Гордиан, единственный способ остаться в безопасности, это если я первым достану Барнаба! С вольноотпущенником разберутся, но его нужно найти. Вы можете сказать мне чтонибудь, что могло бы помочь?

— Ты охотишься за ним, Фалько?

— Да, — сказал я, потому что хотя эта сомнительная привилегия досталась Анакриту, я был полон решимости взять Барнаба, если смогу.

Все еще находясь в шоке после сегодняшнего наглядного доказательства собственной опасности, Гордиан казался рассеянным.

— Вы с Пертинаксом были в близких отношениях, — настаивал я. — Вы знали его вольноотпущенника? Он всегда был таким опасным?

— О, я никогда не имел никаких дел с его работниками… Он запугал тебя?

— Не очень, но я воспринимаю его всерьез! — Я ослабил тон. — Не многие вольноотпущенники считают, что их обязанности по отношению к патрону включают убийство. К чему такая излишняя преданность?

— Барнаб считал, что у его господина золотая судьба. Если уж на то пошло, то и Пертинакс думал так же! Его приемный отец внушил ему огромное чувство собственного достоинства. На самом деле, если бы Пертинакс остался в живых, опасен был бы он сам.

— Амбиции? — тихо усмехнулся я. Мертвый он или нет, мне уже надоело все, что связано с этим Пертинаксом, изза его брака с Еленой. — Пертинакс жаждал власти для себя?

— Пертинакс был ужасным хамом! — возмутился Гордиан с внезапным всплеском нетерпения. Я согласился. — Ты знал его? — неожиданно спросил он.

— Мне это не нужно, — угрюмо ответил я. — Я знал его жену.

Отведя бывшему мужу Елены Юстины место в цепочке человечества ниже, чем букашке на коровьей лепешке, я с трудом мог поверить, что этот человек вынашивал планы на империю. Но после Нерона появилось несколько странных кандидатов; одним из них был Веспасиан. Если вольноотпущенник считает, что смерть Пертинакса отняла у него шанс стать главным министром императора, то его мстительность становится понятной.

Курций Гордиан молча постоял, потом сказал:

— Будь осторожен, Фалько. Атий Пертинакс был опасной личностью. Он, возможно, и мертв, но я не верю, что так закончилось пагубное влияние этого человека!

— Что это значит, сенатор? — Если верховный жрец хотел казаться загадочным, я мог бы не пытаться воспринимать его всерьез.

Вдруг он улыбнулся. От этого его лицо неприятно сморщилось, а зубы следовало бы оставить строго для личного пользования — они были обломаны и все в пятнах.

— Возможно, днем я жую лавровые листья! Тогда с зубами все ясно.

Мне пришлось оставить Гордиана здесь, потому что вернулись люди, отправленные на поиски, — само собой, без нашего парня. Но они нашли одну вещь, которая могла оказаться полезной. За святилищем в храме лежала записная книжка, которая скорее принадлежала нападавшему, а не заместителю жреца: в ней было несколько записей, похожих на счета из таверны: «табак: один асс; вино: два асса; еда: один асс…» Эти расчеты, казалось, принадлежали какомуто бережливому типу, который с подозрением относился к хозяевам трактиров — ну, тогда был огромный выбор! Что в особенности привлекло мое внимание, так это список на первой странице, который был похож на даты — в основном в апреле, но несколько в мае — рядом с названиями «Галатея», «Лузитания», «Венера из Пафоса», «Конкордия»… Это не лошади, их всех звали бы «Буян» и «Гром». Произведения искусства, возможно, — список торговца на аукционах? Если это были статуи или картины, которые сменили хозяев на протяжении последних шести недель, то, должно быть, это известная коллекция, которую распродали по частям; Гемин знал бы наверняка. Другой вариант, который я, в конце концов, предпочел: похоже на график отплытий, а величественные символические названия представляли корабли.

Мне больше нечего было делать на мысе Колонна. Я очень хотел оттуда уехать. Перед моим отъездом Гордиан угрюмо сказал:

— Вольноотпущенник слишком опасен, чтобы ловить его в одиночку. Фалько, тебе нужна помощь. Как только Мило поможет мне безопасно устроиться в Пестуме, я пошлю его к тебе, чтобы вы объединили силы…

Я вежливо поблагодарил Гордиана, пообещав себе по возможности избежать такого удара судьбы.

* * *

Вернувшись в Кротон, я наткнулся на Лэса, хотя совсем не ожидал увидеть его еще раз, а он, казалось, был весьма удивлен встречей со мной. Но я узнал, что пока я бродил по берегу Колонны, этот замечательный непоседа Лэс сплавал в Тарент. Мой новый добрый друг сказал мне, что поспрашивал про Барнаба на старой ферме Пертинакса, которая теперь является собственностью империи.

— Кого ты спрашивал?

— А кто должен был чтонибудь знать? Его мать, страшная ведьма. Зевс, Фалько! — пожаловался Лэс. — Эта старая мерзкая проститутка выгнала меня из своего дома сковородкой с кипящим жиром!

Я ласково поддержал его.

— Лэс, ты должен был очаровать ее еще до того, как она подойдет к печи. Брось в дом через порог кошелек. Но помни, что обычная бабуля может с двадцати метров определить, что кошелек набит всего лишь камнями!

Лэс беззаботно произнес:

— Ей не нужны деньги, только моя кровь. Эта противная старуха начала жизнь рабыней, но теперь она свободна и за ней присматривают люди — предполагаю, Барнаб об этом позаботился.

— Ее любящий мальчик! Как она выглядит?

— От нее пахнет, как под мышкой у тигра, и она совсем не ориентируется во времени. Если эта спятившая старая кошелка вообще чтото знает, то ты можешь оставить средства вольноотпущенника себе. Насколько я смог понять, она думает, что он мертв.

Я засмеялся.

— Лэс, я готов поспорить, что моя мать думает так же; но это означает лишь то, что я неделю не писал домой!

События на мысе Колонна показали, что Барнаб был очень даже жив.

Я должен был поехать сам, чтобы лично посмотреть на эту злую старую калабрийскую летучую мышь и разобраться во всей истории. Но жизнь слишком коротка; невозможно сделать всего на свете.

Я показал Лэсу записную книжку, которую мы нашли в храме Геры.

— Погляди на список: нон апреля, «Галатея» и «Венера из Пафоса»; за четыре дня до идов, «Флора»; за два дня до мая, «Лузитания», «Конкордия», «Парфенопа» и «Грации»… — Это чтонибудь значит? Я думаю, это корабли. Мне кажется, либо график постановки кораблей в док, либо, что более вероятно в это время года, расписание плавания…

Лэс посмотрел на меня своими ясными черными глазами дрозда.

— Я ничего не узнаю.

— Ты говорил, что сам плавал в Александрию!

— Здесь не упоминается Александрия! — возразил Лэс с таким обиженным видом, словно его завалили на вопросе по его профессиональной сфере. — Это было давно, — стыдливо признался он.