Книга Демон воздуха, страница 43 – Саймон Ливек

— Ну да, — неохотно отозвался он.

— А вот интересно…

Он быстро взглянул на меня:

— Да ты вообще смотришь игру или нет?!

Я немного отодвинулся и сказал:

— Извини. Просто ищу кое-кого.

Бросив тоскливый взгляд на поле, он снова повернулся ко мне, по-видимому решив, что быстрее отделается от назойливого соседа, если как можно исчерпывающе ответит на все вопросы.

— Ну и кого же ты ищешь?

— Одну женщину. Ее зовут Лилия.

Он зашелся в продолжительном кашле, потом сказал:

— Ах вот оно что! А тебе не кажется, что ты выбрал странное место для этого? Может, лучше было бы в саду?

— Лучше для чего? — Я сначала даже растерялся, но потом сообразил, что он подумал, будто я веду речь о любовном свидании.

— Да вот, знаешь ли…

— Нет, не знаю, — отрезал я. — Послушай, я тебе говорю не о какой-то там милашке… Она вдова торговца, и сын у нее взрослый. — Я едва удержался, чтобы не столкнуть его вниз — так мне хотелось избавить его лицо от этой наглой, похабной улыбочки. — Так ты видел ее или нет?

Ничуть не испугавшись моей злости, сосед слева снова отвернулся и уставился на поле.

— Прости, приятель, ничем не могу помочь…

Если он и сказал что-то еще, то я этого уже не слышал.

Игра на поле накалилась, трибуны пришли в движение, некоторые зрители даже повскакивали с мест. Мяч укатился в конец поля, и игроки обеих команд, собравшись вокруг него, ожесточенно спорили, кто виноват и кому теперь доставать мяч из-за веревочного ограждения.

Крепкий юнец справа от меня тоже вскочил на ноги. Повернувшись в мою сторону, он возбужденно закричал:

— Нет, ну ты видел?! Какой удар! Теперь мяч в недоступной зоне. Как его достать теперь? Это ж…

Он вдруг осекся на полуслове, когда встретил мой изумленный взгляд. И тут он тоже узнал меня.

Это был Проворный, сын Туманного.

Издав горлом какой-то невнятный звук, он сорвался с места и бросился было карабкаться по трибунам наверх.

— Эй! — крикнул ему кто-то у меня за спиной. — А ну-ка сядь! Нам из-за тебя не видно!

— Эй! Что ты делаешь? Здесь нет выхода!

Я вскочил, схватил его за локон на макушке и сильно дернул. Парень взвыл от боли и закачался, теряя равновесие.

— Слыхал, что тебе сказали? — рявкнул я. — А ну сядь!

Он плюхнулся на скамью рядом со мной, свирепо зыркая на меня глазами.

Я молчал — у меня просто-напросто пропал дар речи от этой неожиданной встречи, и я мог только дивиться чувству юмора Тескатлипоки, устроившего такое. Подумать только! Этот капризный повелитель случая распорядился так, что на скамье рядом со мной изо всей огромной толпы оказался не кто-нибудь, а именно этот юнец.

— Может, отпустишь мои волосы? Больно же! — как-то по-детски жалобно запротестовал Проворный.

Я еще раз больно дернул его за хвост и отпустил.

— Не вздумай что-нибудь отчебучить, — предупредил я. — Нам с тобой поговорить надо.

— Пожалуйста, — охотно согласился он. — Я вроде слышал, ты ищешь Лилию?

Будь он угрюмым и мрачным, окажи он сопротивление, я бы еще мог выслушать его, но этот его миролюбивый тон меня раздражал.

— Вопросы задавать буду я! — сурово отрезал я. — Сначала ты мне расскажешь, какого черта вы меня похитили!

— Мы не хотели сделать тебе ничего дурного! Нам просто надо было поговорить!

— Что значит «не хотели сделать ничего дурного»? А зачем тогда держали нож у моего горла? И как насчет того трупа в канале? Этому человеку вы тоже не хотели сделать ничего дурного?

— Какого еще трупа?! — Он нахмурился, изображая удивление.

— Того самого, что мы выловили вчера вечером в канале прямо перед домом главного министра. Того самого трупа с небольшеньким посланьицем для меня. Трупа, из-за которого меня чуть не нарядили в колодки. Мне еще повезло, что я не сдох, как один старик, по вашей милости лежащий теперь мертвым в доме моего хозяина.

— О чем ты толкуешь?

— Да ладно, брось притворяться! Ты все понимаешь! И прекрасно знаешь, откуда на этом трупе было столько ран и ожогов — точно таких же, что и на том несчастном, которого Сияющий Свет заставил изображать омовенного раба. Или будешь утверждать, что и про это тебе ничего не известно?

К моему удивлению, он и не думал возражать, только пробормотал, глядя себе под ноги:

— Послушай, не я все это придумал. Разве мог я знать, что все зайдет так далеко? Я-то рассчитывал, они заговорят, как только увидят кактусовые шипы да огонь у себя перед носом…

— Кто это «они»? — спросил я. — Ты имеешь в виду колдунов? — Моментально спохватившись и вспомнив, что нахожусь в общественном месте — пусть окружающие и поглощены игрой, — я понизил голос. Шептаться было противно и неудобно — я сразу почувствовал себя каким-то заговорщиком. — Тех людей, что исчезли из темницы Куаукалько? Где они сейчас?

Он вскинул голову и как бы невзначай оглянулся через плечо.

— Этого я тебе сказать не могу.

— Ну что ж, тогда скажешь самому императору! В тюрьме-то тебе приходилось бывать? Хочешь, опишу тебе в красках, каково там?

— Но я действительно не могу тебе этого сказать!

— Ладно. Где твой отец?

— Мой отец?! — удивился парень.

— Да, твой отец. Туманный.

— Мой отец? — еще раз проговорил он едва уловимым шепотом и почему-то вдруг засмеялся.

Он хихикал, прикрыв рот ладошкой, а я недоуменно смотрел на него. Я был настолько сбит с толку, что даже не подумал треснуть его по затылку или хорошенько встряхнуть. Проворный все еще продолжал веселиться, когда в игре что-то произошло и рев зрительских трибун заставил меня оглянуться на поле. Я даже вскочил, как и все вокруг.

Далеко не сразу я разобрался, в чем дело, — оказывается, мяч все же достиг своей цели и прошел через каменное кольцо в стене.

Потрясенная толпа притихла.

Я повернулся к Проворному, но он исчез — проскользнул среди множества стоящих ног, словно водяная змея между густыми стеблями тростника.

В былые времена для побежденной стороны поражение значило бы куда больше, чем просто проигрыш в игре. Предводитель команды уж точно оказался бы на вершине ближайшей пирамиды, и последнее, что он увидел бы на земле, — это вымазанное сажей лицо жреца, наклоняющегося вырывать у него из груди сердце.

Мне же довелось жить в более цивилизованные времена, когда проигравшую команду просто изгоняли с позором с поля, подальше с глаз разъяренных болельщиков. Теоретически победители имели право забрать себе одежду проигравших, а также все ставки болельщиков, но на практике такое случалось редко.