Книга Год гиен, страница 10 – Брэд Гигли

— Дела идут все лучше и лучше, — весело прокаркал Тох. — Но разве не должен Семеркет в таком случае благоволить к Паверо, чтобы отомстить Накхту?

— О нет, великий господин. Он никогда так не поступит.

— Почему же?

Ненри сглотнул.

— Потому что… Потому что он сказал мне, что считает господина Паверо… — Голос писца замер.

— Ну? — Тох начал терять терпение.

— Э-э… Он назвал его старым кляузником с засранными мозгами, великий господин.

Комната взорвалась смехом. Паверо на своем стуле застыл, его смуглое лицо побагровело.

— Молчать! — грубо взревел старый министр. — Еще раз устроите гвалт — и я очищу эту комнату.

Он снова повернулся к Ненри.

— Похоже, твой брат очень желчный человек.

— О да, великий господин, — с готовностью закивал писец. — Он уважает только одно — перо правды госпожи Маат.

Паверо негодующе встал.

— Я протестую! Назначение такого человека — приверженца Сета, как сказал о нем его собственный брат — оскорбит богов! Ничего хорошего из этого не выйдет.

Но Тох, не обратив на него внимания, обратился к Ненри:

— Приведи ко мне этого человека.

И сделал жест, показывавший, что аудиенция закончена.

Министр встал с трона и, слегка споткнувшись, вышел наружу, чтобы облегчиться после пива и пальмового вина.

Паверо, злобно посмотрев на Ненри и Пасера, громко и возмущенно выдохнул — и зашагал обратно к речной барке. Писец и его начальник остались в передней храма. Пасер упорно хранил молчание.

— Надеюсь, вы не думаете, господин, что я слишком поспешил, предлагая моего брата… — начал писец.

— Я должен бы тебя отлупить, — категорически заявил чиновник. — Никогда больше не поступай так, Ненри, не переговорив сначала со мной.

— Да, господин. Я был не прав, господин. Больше этого не повторится.

Градоправитель Восточных Фив засмеялся и хлопнул огромной ручищей по спине дрожащего писца.

— Не торопись, Ненри. Ты поступил неверно, не обсудив это со мной. Но сам план — правильный.

— Господин?

Пасер снова засмеялся.

— Ты видел, как разозлился Старый Кошмар? Хи-хи-хи! Да только ради этого дело стоило начать! — Но почти сразу на его лице промелькнула тень дурного предчувствия. — И все-таки я считаю, есть причина, по которой Паверо хочет руководить этим разбирательством. Я не доверяю ему. Никогда не доверял… Твой пьяница-брат, возможно, то, что нам нужно. И я собираюсь помочь ему всем, чем смогу.

Градоправитель живо повернулся и вышел.

Только после того, как он исчез, Ненри понял, хотя и смутно, что градоправитель Пасер назвал Семеркета «твой пьяница-брат». Откуда градоправитель мог знать? Если только не…

Но не успели мысли писца сделать следующий круг, как его кликнули к паланкину — пора вернуться в центр города и начать поиски Семеркета. Одни боги знают, в каких грязных местах он может находиться.

* * *

Он был в спальне, точно такой, какой она ему помнилась. Семеркет громко рассмеялся, поняв, что он — дома, и восхищенно огляделся по сторонам. Побеленные стены из простых слепленных из ила кирпичей, в стене — маленькое окошко, затянутое толстой прозрачной слюдой. Он купил слюду по высокой цене у купца из зашедшего в город каравана несколько лет назад, чтобы Найя могла смотреть на свой садик с финиковыми деревьями и папирусами.

Свет лился через окно в комнату, и жена заботливо склонялась над мужем, лежащим на тюфяке.

Семеркет с наслаждением вздохнул. Он всегда знал, что Найя к нему вернется. Они слишком любили друг друга, чтобы случилось иначе.

Потом на полях вдалеке он увидел птиц.

— Найя! — счастливо крикнул он и показал на них, не вставая с постели. — Найя, посмотри! Там, в бороздах, птенцы ибиса!

Он знал, как жена любит этих маленьких птиц, тычущих в борозды своими длинными черными клювами.

Семеркет отвел взгляд от залитого солнцем окна, и уголки его рта опустились.

Кто-то другой… Не Найя… Кто-то склонился над ним.

Когда эта женщина увидела, что Семеркет открыл глаза, она окликнула его по имени. Он услышал ее голос, словно бы пришедший из огромной дали. И это — не голос Найи.

Семеркет заморгал, пытаясь вернуться в залитую солнцем комнату со слюдяным окошком. Он просто должен закрыть глаза — и они с женой снова окажутся в кирпичном доме, и зайцы будут воровать с полей пшеницу…

Нет, не зайцы… А кто?

— Птенцы ибиса, — прошептал он и улыбнулся.

Женщина встала на полу на колени рядом с ним и потрогала его лоб.

— Птенцы ибиса? Семеркет, вы меня пугаете. Пожалуйста, не говорите так!

Он испытал немалое потрясение, когда странная незнакомка снова нагнулась и погладила его стриженные черные волосы, но едва осознал, что его так потрясло. Семеркет стряхнул ее руку.

— Ты не Найя, — пробормотал он себе негромко.

— Пожалуйста, вставайте, Семеркет. Если в вашем кушаке нет меди на добавочную выпивку, вас заставят уйти домой. Вы в любом случае должны уйти домой.

О чем она толкует? Он уже дома.

Занавеску в дверном проеме откинул внезапный порыв влажного ветра. Сирийский евнух проводил к тюфяку еще одного человека — худого, с бритой головой. Его лицо было пиршеством тиков и подергиваний, он держал у носа платок, чтобы спастись от запаха прокисшего вина и рвоты.

— Да, — сказал нервный человек. — Да. Это мой брат.

Семеркет услышал звяканье, когда медь перешла из рук в руки.

— Ненри?

Он хотел спросить, почему его брат здесь, у него в доме, но нарастающая паника заглушила его любопытство. Семеркет сел. Где Найя? Где слюдяное оконце? Что случилось с его маленьким домом со стенами из слепленных из ила кирпичей?

Откуда-то издалека до Семеркета донеслись тонкие крики. Он потряс головой, заставляя свое сознание закрыться от ужасных звуков. Но вопли, пронзающие голову, были теперь слишком громкими, чтобы их можно было заглушить прижатыми к ушам руками.

Лысый человек продолжал в ужасе смотреть на него.

— И давно с ним такое творится? — спросил он женщину.

— С раннего утра. Он не может перестать кричать, что бы я с ним ни делала.

Слезы покатились по ее лицу. Женщина раздраженно смахнула их.

— Ваш брат так исстрадался! Никогда не видела человека печальней. Я бы сделала для него все, что он попросит, — но он вообще не замечает меня. Я всего лишь шлюха с постоялого двора, та, которой он время от времени плачется о своей жене…