Онлайн книга «Дети вампира»
|
Невероятно. Я не могу, я просто не в состоянии во все это поверить... * * * ДНЕВНИК СТЕФАНА ВАН-ХЕЛЬСИНГА 21 ноября 1871 года Не знаю, правильно ли будет сказать, что я заново родился. Нет, скорее я попал в совершенно иную жизнь и в совершенно иной, новый для себя мир, к которому неприменимы ни законы науки, ни законы разума Здесь правит безумие, и мелкие несчастья, преследовавшие меня до сих пор, меркнут в сравнении с безграничным ужасом, ворвавшимся в тихую гавань, в которой, как оказалось, я обитал все эти годы. До сегодняшнего дня я знал, что меня зовут Стефаном и что я – сын Марии и Яна Ван-Хельсингов. Теперь же я – движущая сила бед и страданий. Но лучше я начну с того момента, когда впервые открыл глаза в этом новом мире. Сознание вернулось ко мне не сразу. Какое-то время я пребывал в отупелом состоянии полусна-полуяви. Мне чудилось, будто я вижу сон, где с меня стаскивали какую-то странную, похожую на женскую одежду и переодевали в мою собственную. Сейчас-то я понимаю: все это происходило на самом деле. Кажется, я куда-то двигался вместе с пространством, в котором находился. У меня сотрясались спина, ноги, голова. В глубине пространства имелось окошко, но за ним я не видел ничего, кроме неясных, словно бы размытых, теней. Чтобы разогнать туман, окутавший мой несчастный мозг, я несколько раз встряхнул головой, и она сразу же закружилась и заболела. Мне пришлось снова закрыть глаза, и я погрузился в темноту. Когда я вновь очнулся, то обнаружил, что сижу в купе поезда. Мои руки были связаны за спиной. Я посмотрел в окно и не увидел ничего, кроме темноты, сквозь которую мчался поезд. Напротив меня сидел молодой человек и читал книгу. Книга была толстой и достаточно старой, о чем я мог судить по ее истертому черному кожаному переплету. Фолиант был издан во Франции и назывался "Правдивое и достоверное описание того, что в течение многих лет происходило между доктором Ди [10] и некоторыми духами". Этого темноволосого человека я не знал, однако его женоподобное лицо показалось мне до странности знакомым: безбородое, с нежной кожей и правильными чертами. У него были голубые глаза, а на веках я заметил следы краски. – Кто вы? – прошептал я. Мне было трудно говорить – пересохшее горло сильно саднило. Я попытался освободить руки. Мои запястья ощутили холодный металл. Неужели наручники? От одной этой мысли мне сделалось тошно, и я прекратил дальнейшие попытки. Человек закрыл книгу и положил ее рядом с собой. С терпеливой, чуть снисходительной улыбкой он обратился ко мне: – Прошу вас, ведите себя прилично. Ничего дурного с вами не случится хотя бы потому, что за вас я отвечаю головой. Он говорил с заметным французским акцентом. Я сразу же узнал его голос. – Женщина! Вы – та самая женщина, что приходила к нам домой! Мой похититель и в самом деле имел очень женственный вид. То ли он и вправду был представительницей прекрасного пола, переодевшейся теперь в мужское платье, то ли все-таки мужчиной, удачно перевоплощающимся в женщину. Теперь я вспомнил, что произошло в кабинете. К нам явилась рыжеволосая женщина-иностранка, жаловавшаяся на боли в горле. Я провел ее в кабинет, предложил сесть и стал готовиться к осмотру. Дама без умолку болтала, а ее смех мешал мне сосредоточиться. Когда я отвернулся, чтобы взять зеркальце, пациентка вдруг рванулась ко мне. Я помню ее руку в перчатке, зажавшую мне рот и нос платком. Хлороформ! Я попытался оттолкнуть женщину, но с удивлением обнаружил, что она гораздо сильнее меня. Итак, меня похитили, посадили в поезд и теперь куда-то везли. Но зачем? – Что вам от меня надо? – слабым голосом спросил я. Француз подался вперед, провел рукой по моей щеке и, похотливо подмигнув, шепотом ответил: – Ах, какой вы милашка! Лучше не возбуждайте меня такими вопросами! Я отпрянул, и он засмеялся. – Лично мне от вас ничего не нужно. Вы для меня – всего лишь средство достижения определенной цели. Я уже говорил, что вам не о чем волноваться. Те, кто вас ждет, просто желают... крепко вас обнять. Это известие ничуть меня не обрадовало и не успокоило. – Куда вы меня везете? – Пока что в Брюссель. Он глядел на меня с любопытством хищной птицы, потом распорядился: – Отложим-ка дальнейшие вопросы на потом. Вы устали. Отдыхайте. Слова подействовали на меня гипнотически. Я вдруг почувствовал, что очень хочу спать, и уснул. Трудно сказать, сколько времени я пребывал в объятиях Морфея. Меня разбудил резкий стук в дверь купе. Мой спутник вскочил, и на его лице появилась тревога. Достав из кармана небольшой револьвер, он шагнул к двери. Низким и вполне мужским голосом он спросил: – Кто там? Ему ответил другой мужской голос, благозвучный, как у ангела: – Это я. Граф. Тревога на лице француза сменилась удивлением и благоговейным восхищением. Он моментально открыл дверь, точнее приоткрыл, поскольку через образовавшуюся щель не протиснулся бы и ребенок. Тем не менее человек, назвавшийся графом, сумел это сделать. У меня на глазах он стал совершенно плоским, точно лист бумаги, а затем с необычайной легкостью проскользнул в купе. Какими словами мне описать этого человека? Его облик, как и голос, был совершенно ангельским: черные, с легкой проседью, волосы, зеленые глаза необычайной глубины и удивительная кожа, восхитившая меня своей мягкой жемчужной бледностью. Мне показалось, что его лицо сделано из перламутра, переливающегося розоватыми, бирюзовыми и серебристыми оттенками. Ни я, ни француз не могли отвести глаз от блистательного и величественного графа. Однако к его безупречной красоте примешивалось что-то еще – необъяснимая внутренняя уверенность, что он бывает совсем иным и весьма опасным. Он напоминал змею, способную заворожить своей грациозностью и необычной окраской, но тем не менее злобную и ядовитую. Ангел, истинный ангел. И имя ему – Люцифер. – Ваше сиятельство, – прошептал мой похититель. Он тут же опустил руку с револьвером и поклонился. Другой рукой он указал на меня. Во всем этом рабском благоговении ощущался непонятный мне страх. – Как видите, я в точности исполнил все, что вы велели. Нужный вам человек ничуть не пострадал. Правда, я не ожидал увидеть вас раньше... Жестом руки, такой же белой и так же таинственно мерцающей, как и лицо, граф прервал француза. |